Первогодки - [2]

— Была не была! Садись, Валерий, я тебя сам потренирую. Может, что получится.

— А сможешь?

— Спрашиваешь!

Не сомневаясь больше ни секунды, я подошел к распределительному щиту и включил рубильник. На тренажере загорелись разноцветные лампочки. Выходит — получается. Это вселило уверенность.

— Ну, двинем!

— Ишь ты, новый сержант-инструктор объявился. Еще один инициатор! — морща короткий нос, ехидно проговорил Копейкин. — Ну, поглядим.

— Помалкивай, — небрежно бросил я ему через плечо, сел по-хозяйски за пульт инструктора и окинул взглядом ряды кнопок и тумблеров. С чего начать?

Я чувствовал устремленные на меня взгляды, понял, что отступать поздно, и для начала включил один из тумблеров, вглядываясь через голову Абызова на панель шкафа автоматики. К моему удивлению, там ничего не изменилось, все лампочки продолжали гореть ровным, спокойным светом. «Значит, не тот», — решил я и потянулся к другому включателю. И снова никаких изменений. Что за черт!

— Может быть, не надо?.. — В голосе Абызова послышалось сомнение, но это только подлило масла в огонь.

— Сейчас получится! — бодро отозвался я и стал включать тумблеры один за другим.

И опять на шкафе автоматики никаких изменений. Значит, я делаю что-то не так. В чем причина? Да вот же сбоку кнопка «Ввод». Ее-то и надо нажимать. Как же я не догадался сразу? Теперь все ясно.

— Приготовились! — подражая голосу сержанта, скомандовал я и большим пальцем надавил кнопку «Ввод».

Тотчас же на панели шкафа автоматики вспыхнуло одновременно несколько красных лампочек, коротко, даже как-то жалобно, гуднула сирена, и все погасло. Пропало электропитание, аппаратура замерла.

Абызов озабоченно пошмыгал носом и бросил через плечо:

— Вадька, ты чего там нахимичил? Жженой резиной запахло.

Я взглянул на пульт и со страхом увидел, как над ним взвилась тонкая ниточка дыма. И сразу же, как будто он стоял за дверью и ждал этого момента, в класс влетел лейтенант Степанов. Он подскочил к рубильнику и резким движением дернул на себя ручку. Только тогда я сообразил, что это надо было сделать мне самому, и незамедлительно. Сколько нас учили! Но я был в каком-то шоке.

— Кто разрешал включать оборудование? — Степанов смотрел только на меня, как будто в классе никого не было.

— Ни… никто, — с трудом выговорил я, ожидая ругани, крика.

Лейтенант отвечал за класс, за исправность аппаратуры. Нас столько предупреждали о мерах безопасности! Но Степанов отнесся к происшествию спокойней, чем я думал. Он печально, уголками рта, улыбнулся и повел плечами, и этот молчаливый упрек подействовал на меня сильнее самого громкого разноса.

Степанов подошел к командному пульту, отстранил меня и выключил подряд все тумблеры.

— Вы что, не видели табличку «Не включать»? Пульт на ремонте. Вносятся доработки.

Я отвел глаза в сторону. Как же, видел, но полагал, что табличка означает не включать без инструктора, а раз я сам определился в инструкторы…

— Как вас теперь допускать к дежурству?

Холодком обдало грудь. Неужели снимут с дежурства? Какой позор!

— Профессор! — злорадно произнес Копейкин.

Так бы и бросился на него, если бы не лейтенант! Такие, как он, всегда в стороне. Но взгляд Абызова, спокойный, уравновешенный взгляд друга, остудил меня.

А Степанов, ловко орудуя отверткой, вскрыл крышку пульта, и на переносице его мальчишечьего лица — а он был всего на три года старше меня — обозначилась хмурая складочка.

— Сгорел блок приема команд, — глухо сказал он, ковыряя отверткой в приборе, — а завтра плановые тренировки.

«Это же срыв занятий, боевой подготовки, — пронеслось у меня в голове, — чрезвычайное происшествие! За это по головке не погладят. Тут не только снимут с дежурства…» Я почувствовал, что лоб у меня стал мокрый.

— Т-т-товарищ лейтенант, — подавленно проговорил я, вытягивая шею и заглядывая внутрь прибора. — Может быть, можно починить? Разрешите.

— Нет, — сухо ответил Степанов, — обойдемся без вас.

По этой короткой фразе и по тону его голоса я догадался, как ему хотелось накричать на меня, может быть, топнуть ногой — неприятность из-за тренажера ему завтра обеспечена, возможно, первая неприятность за короткую офицерскую службу, но он сдержался и, не глядя на меня, произнес:

— Придется наложить на вас взыскание. Идите и вызовите ко мне Буралкова.

Я вышел в коридор и тяжело привалился спиной к стене. Чувствовал я себя вконец измочаленным. Следом из класса выскочил Копейкин.

— Ну и подлянку ты подбросил лейтенанту, — с хохотком бросил он мне.

Я хотел броситься на него, но не было сил.

Отрабатывать наряд вне очереди меня послали на кухню этим же вечером. По дороге из памяти не выходил сожженный тренажер, мучило предстоящее объяснение со старшим лейтенантом Беловым, нашим замполитом. Нет, отныне никаких опрометчивых инициатив, сказал я сам себе и предстал перед заведующим столовой. Пропотевшая зеленая рубашка с погонами прапорщика плотно облегала его могучие плечи. «Ему бы штангу бросать, — неприязненно подумал я, — а он с борщами да кашами возится».

— А почему ко мне? Обращайтесь к старшему наряда.

— Прапорщик Чукавин направил лично к вам.

— А, Чукавин, — растянул в улыбке губы завстоловой. — Как же, как же… Знаю. Это меняет дело.