Первое задание - [8]

От далёкого взрыва тихо зазвенели оконные стёкла. Нудно, с надрывом проревел одиночный немецкий самолёт. Иван Фёдорович отвлёкся от мыслей и взглянул на притихшую Наташу. По-детски подтянув под себя ноги, склонив голову набок, она спала, сидя в кресле. Рука неестественно откинулась в сторону, тёмно-каштановые волосы рассыпались по лицу.

Приземление прошло удачно. Николай опустился на большую поляну, прислушался. Его поразила таинственная, бесконечная тишина, которая казалась живой. Что-то дышало и пульсировало рядом. Николаю померещился громадный, лохматый, знакомый по сказкам зверь, протягивающий вперёд когтистые лапы. Вот-вот засветятся раскалённым углём большие, круглые глаза, дым с огнём шумно вырвется из широких ноздрей. Но вскоре это ощущение, порождённое одиночеством и необычностью обстановки, прошло. Напряжённый слух Николая начал улавливать звуки и шорохи. Сухо треснула сломанная ветром ветка, где-то совсем рядом, звонко ударившись о твёрдый корень, упал жёлудь, сердито простонали трущиеся друг о друга две старые сосны, глухо вздохнул филин, жалобно, как грудной ребёнок, прокричал заяц… Николай не спеша поднялся, освободился от парашюта, аккуратно свернул его и укрыл в глубокой, заросшей яме.

На какое-то мгновение ветер донёс еле слышный рокот самолёта. «Счастливо, друзья», — прошептал Николай.

Пока всё шло по плану. Задача ясна. Всё продумано, тщательно взвешено. Но всё ли?

Николаю показалось, что он как будто смотрит на себя со стороны.

Неожиданно мысли, независимо от воли, изменили направление, и почудилось, что когда-то давно, быть может, в далёком детстве, он уже видел этот утренний осенний лес, широкую, с увядшей травой поляну, чёрный, опушённый серо-зелёным мохом, бугристый ствол огромного дуба. И знакомо было чувство неосознанной до конца тревоги и необъяснимой, овладевшей всем его существом, пьянящей грусти по чему-то безвозвратно утраченному, неповторимому.

Луна висела над горизонтом увядшая, ненужная. Мерцали и гасли прозрачные звёзды. На востоке серая темнота превращалась в синеву, разбавленную бледно-розовым светом. Лес стоял печальной, безвольной массой, будто заколдованный великан. Таинственные тени, рождённые лунным светом, таяли, пропадали, а на смену им надвигались новые — густые, вызванные к жизни первыми лучами солнца.

Лёгкий предутренний туман наполнял воздух, пахло сыростью, грибами, прелыми листьями, лежалыми орехами и ещё чем-то неуловимо знакомым и родным.

«Всё это не так уж страшно», — подумал Николай. Он быстро всухомятку позавтракал и, ориентируясь по компасу, пошёл на юг. Вскоре он вышел к небольшой реке, скрывавшейся в зарослях камыша, и повернул направо. Продираясь по буйным поселениям лозины и багульника, прыгая с кочки на кочку и проваливаясь в зыбком грунте, сплошь покрытом зеленовато-серым ковром росянки, обманчивой пушицы и цепкого плюща, Николай сбил дыхание, исколол руки и набрал воды в сапоги поверх голенищ. «Тьфу, чёрт!» — в сердцах выдохнул он, выбираясь на сухое место, под большой, развесистый дуб. «Так дальше дело не пойдёт, нужно спокойнее». Кровь маленькими упругими молоточками стучала в виски, на лбу выступила испарина. Николай упал в упор на руки, прислонился горячей щекой к влажной, холодной траве. Перед глазами медленно колебался на ветру высокий, тонкий стебелёк давно отцветшей красавицы льнянки с капелькой-росинкой на увядшем листке. Весёлый луч солнца бесцеремонно забрался в росинку, превратил её в крупинку алмаза, и она, прежде чем стать сизой дымкой утреннего тумана, сказочно засверкала всеми цветами радуги.

Где-то наверху короткими пулемётными очередями деловито, настойчиво застучал дятел и хором зацыкали синицы.

Николай отдохнул и двинулся дальше. Лес поредел, и сквозь опавшие кусты орешника показалась большая ровная поляна. Вдоль опушки блестела река. Хорошо накатанная просёлочная дорога резво выбегала из чащи на простор, но тут же, будто одумавшись, круто поворачивала вправо, через мост пересекала речку и неожиданно опять терялась в лесу.

Николай остановился в кустах и долго, внимательно осматривался. Всё казалось спокойным. Но через поляну он всё же не пошёл, а тихо, не спуская глаз с моста и дороги, направился вдоль опушки в обход. Вот и дорога, мост остался позади. Отсюда недалеко до места встречи с партизанами. Осторожно, готовый в любой момент укрыться в густом орешнике, Николай пошёл по обочине дороги, которая привела его к условленному месту — большому и глубокому оврагу, густо заросшему кучерявым боярышником.

Запахло гарью, по одному из склонов оврага, низко припадая к земле, наслаивался дым.

Мелькнул язык пламени. Возле костра Николай увидел высокий гладкий шест, на верхушке которого красовался старый кирзовый сапог. Это был условный знак. Свои!

Бургомистр и Таня

Иван Фёдорович Ерёмин — руководитель подполья, он же служащий продовольственного отдела городской управы, иногда на правах старого друга запросто заходил домой к бургомистру города Лесное. С Михаилом Петровичем Крыловым они долгие годы работали вместе. Ерёмин — директором школы, Крылов — преподавателем русского языка и литературы. Знали они друг друга хорошо. Крылов уважал Ерёмина за твёрдость характера, последовательность и смелость. Как раз некоторых из этих качеств самому Михаилу Петровичу всю жизнь не хватало. Он относился к разряду людей, про которых говорят, что они воды не замутят и никому никогда не сделают зла. Мягкий, вежливый, предупредительный — вот далеко не полный перечень достоинств, которыми он был наделён. Но сам Михаил Петрович и близкие люди знали, что главным его содержанием, определяющим все его поступки, было бесконечное, неодолимое чувство страха. Заползла эта отвратительная гостья в его душу ещё в раннем детстве да так и осталась там на долгие годы. Боялся Михаил Петрович всего, боялся постоянно и самозабвенно. Он презирал себя, мучился, но изменить ничего не мог.