Всё было то же, что и год назад, когда Виктор попал в запасной полк: подъём, физзарядка, утренний осмотр, работы, наряды, занятия. Те же команды, те же приёмы с оружием, та же родная русская речь… Только вместо красноармейской гимнастёрки носил он теперь немецкий мундир полицая. Жизнь казалась кошмарным сном. Как это могло случиться?
Ведь позади было светлое детство, комсомольская юность, жаркие споры с друзьями о будущем, о призвании, о героизме… Мечты, розовые, прекрасные! А что получилось? Как смотреть теперь людям в глаза? Отец — красный партизан, герой гражданской войны. А мать… Милая, ласковая, маленькая мама… Виктору почудилось, как нежные дрожащие руки гладят его лицо, шею… Сердце тоскливо сжалось, больна сдавило грудь.
— Витька, опять?
— Что — «опять»?
— Стонешь опять.
— Не буду…
Тихо. В другом конце казармы у тумбочки стоит дневальный.
— Серёжа, не могу больше, — еле слышно шепчет Виктор, — не могу, понимаешь?
— Я всё понимаю.
Виктор умолк. Серёжа — друг, настоящий, проверенный. Вместе были в страшном последнем бою, вместе оказались в лагере для военнопленных. Готовили побег, но сорвалось. И теперь они уже несколько дней — полицейские отдельной особой карательной роты.
Навсегда запомнил Виктор ночь в лагере военнопленных, когда они стояли возле умирающего командира. Командир говорил прерывающимся голосом, торопливо, — боялся, что не успеет сказать всего:
— Я умираю… Жаль… Не успел рассчитаться с этими гадами. А вы… Вы наши честные ребята. Только горячие очень. Не спешите, не ищите смерти… Это всегда успеется. Глупость, она врагу на пользу… Нужно мстить. Бейте их, бейте любой ценой… Идите хотя бы в полицейскую роту… Послужите им. Это мой последний приказ. Получите оружие из рук врага… И ещё. Ни на миг не сомневайтесь в нашей победе. Не сломить им нашего народа! Ищите связи с патриотами. Они есть везде…
И они пошли. И надели ненавистную форму. Получили оружие…
Виктор прислушивается. Серёжа тихо посапывает, но не спит. А казарма наполнена звуками. Полторы сотни людей храпят, разговаривают во сне, вскрикивают, стонут… Кто они, эти люди? Какие обстоятельства привели их сюда, в полицейскую роту? Какие сердца бьются под фашистской личиной? С Ивановым, например, сыном раскулаченного богатея, всё ясно. Злой, ненасытный, жадный, он сам лезет туда, где можно запачкать руки в крови, поживиться на дармовщинку. Мишка-Козырь не лучше. Этому бандиту-налётчику нравится такая жизнь, когда можно безнаказанно убивать, грабить, насиловать. Но не все же здесь такие! Виктор был твёрдо уверен в этом, однако попытки сблизиться с товарищами неизменно натыкались на недоверие. Глухой, неодолимой стеной разделяло оно людей. Как пройти через эту стену, как разрушить? Вот только Серёжа… А где-то совсем рядом — свои, советские люди, ни на минуту не склонившие головы перед врагом, борются с оружием в руках, но их ещё надо найти, надо, чтобы они поверили человеку в форме врага. Виктор и Сергей, на свой страх и риск, предприняли кое-какие шаги, но об этом никто не знает. Говорят, правду не утопишь, она всё равно всплывёт. Может быть, и так, но всплывать-то, по существу, нечему. Что ими сделано? Почти ничего. Группы не создали, с партизанами и подпольщиками не связались. Убрали одного полицая, который добровольно вызвался участвовать в арестах советских патриотов. Но разве этого достаточно, чтобы считать себя честным человеком? Разве это борьба? Нет, конечно. Да и то, спасибо командиру взвода, Коновалову. Странный он какой-то, Коновалов. То зол и даже свиреп, а то вдруг становится мягким, податливым. Тоже, видно, тоскует и мучается, но держит Сергея и Виктора на расстоянии. Хоть, чувствуется по всему, симпатизирует им, бережёт. Что у Коновалова на душе — кто знает? Сергей говорит Виктору: «Не спеши». Он выдержанный, ему хорошо! А Виктор так больше не может!
Вчера стояли на посту возле городской управы. Бургомистр, старый, жалкий интеллигентик, вечно улыбающийся и дрожащий, сразу видно — типичный изменник, проходя мимо, поздоровался за руку. Так хотелось залепить оплеуху этому сладенькому хлюсту! Потом приехал военный комендант города майор Шварц с переводчицей. Шустрая такая, прыгает, как школьница, по ступенькам, смехом заливается, глаз не сводит со своего Гансика. И эта девчонка посмотрела так пристально и колюче, столько презрения было в её взгляде, что Виктор поёжился. Подумаешь, дрянь! Таскается с таким чучелом, виснет на нём, а туда же — презирает! Сергей смеётся: «Это тебе показалось. Надоел ей Гансик, тебя рассматривает, парень ты видный». Сколько же можно терпеть? Залезть бы на крышу с «максимом» и, как Чапаев, поливать пулями по всем этим тварям.
Выдался недавно случай, когда можно было связаться с настоящими людьми, но пока надежда эта не оправдалась.
Под вечер в городке шла очередная облава. Виктор с Сергеем охраняли вход в глухой, заросший акацией переулок. Пронизывал холод, над городом стоял редкий промозглый туман. То с одной, то с другой стороны раздавались глухие выстрелы, вспыхивали выкрики резких команд. Друзья стояли молча, каждый думал о своём. Высоко в небе, в белой дымке тумана, показался большой косяк диких гусей. Он шёл по прямой, раздвигая острой грудью прохладу осеннего неба, величественный и непоколебимый. Зачастили выстрелы, но косяк как ни в чём не бывало продолжал свой путь. И вот одна птица нарушила строй, быстро замахала крыльями, стала спускаться всё ниже и ниже, пронеслась над крышами домов и упала за речкой, в лесу. Виктор до конца проводил её взглядом, помрачнел.