Первое второе пришествие. Вещий сон - [20]

— Батюшки! — послышалось из-под ее скрюченного тела, там, где было опущенное к полу лицо. — Легко-то как сделалося! — И она потихоньку, сама себе не веря, распрямлялась. И распрямилась.

Мама Зоя глядела радостно, будто сама излечилась.

— Говорила я тебе, — похвасталась она. — Теперь бросай, Ибунюшка, свою практику, вон какой Петр у нас! Чудодей! Экстрасенц, так его так!

— Все, все, некогда мне, идите! — прикрикнул Петр. — И, мам Зой, последний раз предупреждаю: никому про это! Я ж просил!

— Ладно, ладно.

— И ты, бабушка, молчи.

— Молчу, молчу, спасибо тебе, — сказала Ибунюшка, протягивая Петру рубль: столько, сколько сама брала за лечение.

Он хотел отказаться, но мама Зоя велела:

— Возьми!

Он взял.

8

Пришло утро, такое же, как и остальные, что были в жизни Петра, но осененное мыслью: женюсь.

Странную тишину при пробуждении почуял он вокруг, в этой тишине таилось чье-то ждущее присутствие.

Петр открыл глаза. В комнате никого не было.

Он встал и вышел на крыльцо.

И увидел людей.

Они молчали и глядели на Петра.

Так, подумал Петр. Разболтали старухи.

Избоку к нему подошел Иван Захарович. Приблизился так, чтобы их разговора не слышали другие.

— Ну вот, — сказал он. — Настала твоя пора. Спасай их. Лечи.

— Не умею я. Случайно это. Не могу. Пусть уйдут. Страшно мне, дядь Вань…

— Случайно или нет — не тебе судить. Лечи.

— Бывает, у людей способности такие открываются. Вот и все, — словно оправдывался Петр.

— Не трать времени. Лечи.

И обратился к людям:

— Петр Максимович всех примет. Не толпитесь, заходите по одному.

И Петр, не умывшись, не поев, до обеда врачевал. Ну, как врачевал? — только водил руками да прикладывал в тех местах, где у больных болело. Как ни старался Иван Захарович регулировать очередь, дом набился битком. Петр занимался всеми сразу, руки уже устал поднимать и опускать, плечи заныли. И при этом ему казалось, что словно из него вытекает что-то, слабеет он — и вот сзади кто-то прикоснулся к нему горячей ладонью — и почудилось Петру, что это не ладонь, а щупальца с присосками разом откачали из него всю кровь, он застонал и упал в обморок.

Когда очнулся, в доме никого не было, кроме Ивана Захаровича.

— Как ты? — спросил Иван Захарович.

Петр молчал.

— Ты устал. Поешь.

Петр сел за стол и молча стал хлебать щи.

— Что ж делать, надо давать людям облегчение. Раз у тебя дар такой. Многим легче стало. Благодарили тебя.

Петр глядел в тарелку.

Послышался стук в дверь.

— Открыто, — буркнул Петр.

Вошел мальчишка лет десяти. Поздоровался. Лицо его было в пыли и потеках то ли от пота, то ли от слез. А пыль была не от земли — накануне снег выпал, — а от знакомой всем жителям Полынска гари и копоти маневровых паровозов.

— Вы нас не знаете, мы недавно здесь живем. В ППО, передвижном поезде-отряде живем, — сказал он.

— Ну?

— Папка у меня заболел.

— Полечим, — ободрил его Иван Захарович.

— Он вообще-то сильно заболел.

— Ну и что? Вылечим.

— Он вообще-то умер, — сказал мальчик.

Петр поднял голову и вперил в него глаза.

— Как зовут? Не Лазарь? — спросил он, странно кривя рот.

— Лазарев фамилия. Сергей Николаевич.

— Лазарев, значит? И зачем ты пришел, если он умер?

— Да я… Может, еще можно…

— Что? — не сводил с него Петр тяжелого взгляда.

Иван Захарович встал. Руки его тряслись, колени ходили ходуном.

— Господи! Господи! — твердил он дрожащими губами, поднимая руку, чтобы перекреститься на Петра.

— Нет! — закричал Петр. — Нет! — И запустил тарелкой в Ивана Захаровича, а ложкой в мальчика. — Вон отсюда! Убью! Вон!

Мальчик убежал сам, а Ивана Захаровича пришлось вытолкать взашей.

После этого Петр лег лицом вниз на кровать и окаменел. В сумерках пришла вчерашняя серенькая девушка Маша.

— Чего ж вы? — сказала. — Сами замуж позвали, а сами чего-то пропали. А я жду.

Петр поднял голову.

— Замуж? — спросил он нехорошим голосом.

— Ну.

— Что-то молода ты очень. Тебе точно восемнадцать?

— Ну, без двух месяцев, — созналась Маша. — Пока заявление подадим, туда-сюда, как раз восемнадцать будет.

— То есть сейчас ты несовершеннолетняя еще?

— Два месяца, говорю…

— Это замечательно, что ты несовершеннолетняя, — сказал Петр, поднимаясь. — Это очень даже замечательно!

Одной рукой он приподнял ее и бросил на постель.

Другой рукой сорвал одежду с нее.

Упал на нее — и она закричала от страха.

И еще раз закричала — от боли, наверное.

И еще раз закричала — не так, как раньше, и непонятно от чего.

— И пусть теперь меня судят, — сказал Петр, вставая.

Маша приподнялась, загораживаясь руками, и спросила:

— За что?

9

Словно проснулась в жилах Петра гнойная кровь отца: он запил и пил без просыпу, затевая драки, от которых, впрочем, все уклонялись, орал, шляясь по улицам, хулиганские песни, слов которых не знал. У него был запас денег, он копил на мотоцикл, чтобы ездить в лес и догнать волкозайца, если увидит. А человек, пропивающий деньги, один не останется, к нему вскоре присоединились двое: Дмитрий Грибогузов по кличке от фамилии — Грибогуз и Павел Ильин, тоже с кличкой и тоже от фамилии, сами понимаете, Илья. С Грибогузом Петр еще в школе учился, а Илья был человек, взявший на себя роль, которую когда-то исполнял Максим Салабонов: роль злейшего всеполынского пьяницы.