Первое дело Матильды - [2]

– О боже! Неужели она серьёзно собирается утопить его в озере?! Типичная ошибка всех начинающих! – комментирую я, глядя, как жена-отравительница, вытащив мёртвого мужа из багажника, волочит его на берег озера. – Топить труп в озере – полный идиотизм, – объясняю я госпоже Цайглер. – Рано или поздно он всплывёт, и тогда у госпожи Кюммерлинг начнутся неприятности. Судебные медики установят, что человека отравили, а полиция выяснит, в какую плёнку его завернули. Затем они отследят, где эта плёнка куплена. Возможно, кто-то из продавцов вспомнит госпожу Кюммерлинг. И тут ей не поздоровится. А если она к тому же настолько глупа, что платила кредитной картой или заказывала плёнку в Интернете, то ей и вообще не отболтаться. Полиция возьмёт её в оборот, и в какой-то момент она сознается. Ведь каждому известно: убийство может быть идеальным, только если нет трупа. Если бы я хотела от кого-то избавиться, я бы уплыла на лодке в открытое море и там спихнула его за борт. Или растворила бы в соляной кислоте, и тогда от него остались бы одни зубы. Или провернула бы дело так, чтобы всё выглядело как несчастный случай: упал с лестницы, прочищая водосточный жёлоб. Или его током ударило. И уж в любом случае я бы обеспечила себе фиктивное алиби. А потом я бы…

– Матильда! – прервав меня, раздражённо стонет госпожа Цайглер. – Ты опять за своё!

– Что такое? – изображая недоумение, интересуюсь я.

– Села мне на ухо! – с упрёком во взгляде говорит она. – Господибоже, ребёнок! Мне всего лишь хотелось спокойно посмотреть, как эта женщина убирает с дороги мужа. Ты же опять трещишь без умолку! Неужели не можешь хотя бы иногда пытаться немного сдерживаться?

– Простите, – смущённо бормочу я и, вжавшись поглубже в мягкий диван, молча продолжаю следить за тем, как какао-убийца устраняет своего супруга.

Будь госпожа Цайглер единственной, кто жалуется на то, что я слишком много болтаю, я не придала бы этому никакого значения. Она и сама не прочь поговорить и часами может распространяться о своём муже Раймунде. О том, что он не в состоянии даже омлет себе сделать или туалетной бумагой своевременно запастись. «Мой Раймунд без меня не выживет», – сетует она в таких случаях. И нельзя сказать, что госпожа Цайглер совсем уж не права. Когда она живёт у нас, её муж дома один и звонит минимум по пять раз на дню, чтобы спросить, где найти то или это. Или как вообще работает посудомоечная машина. Или чтобы признаться жене, что залил кухню. И вид при этом у госпожи Цайглер всегда такой, словно она участвует в одной из серий «Жён-убийц». «В шкафу в прихожей», – ворчит она в трубку. Или: «Включи автоматическую программу». Или: «Господибоже, Раймунд!»

Но я снова заболталась. Пусть даже и мысленно. Я просто ничего не могу с этим поделать: если в голове появляется какая-то мысль, за ней откуда-то тут же выстреливает вторая. Потом третья, и ещё одна, и ещё… Пока на меня не сходит целая лавина мыслей. А в то время как лавина стремительно несётся вниз, совершенно сам собой открывается рот, сообщая мои соображения всем окружающим. Да ещё и с бешеной скоростью.

Не одна госпожа Цайглер считает, что я слишком много говорю. Одноклассников я тоже порой напрягаю. И двоюродная бабушка Валли, когда приезжала к нам в прошлый раз, получила тахикардию и звон в ушах после того, как я в течение двух часов излагала ей свои мысли на тему «Что лучше – гроб или урна». Но ничего не поделаешь: молчать дольше пяти минут для меня невозможное дело: через три я начинаю задыхаться, а через четыре с половиной голова кажется шариком, который вот-вот лопнет. И тогда просто необходимо дать этому выход!

Вот и теперь моих добрых намерений хватает лишь до той минуты, когда жену-убийцу Кюммерлинг уводят в наручниках – тут из меня бесконтрольно вырывается поток слов:

– Неудивительно, что её схватили! Как можно работать так небрежно?! Полиэтиленовую плёнку покупают не в строительном супермаркете за углом, а где-нибудь, где тебя никто не знает. И в парике. Или хотя бы в тёмных очках. И платят, разумеется, наличными. А самое главное – у продавца не спрашивают, достаточного ли размера плёнка, чтобы в неё завернуть человека! И ещё: этой истории с плёнкой можно избежать, если всё решить прямо на месте. Госпожа Кюммерлинг могла бы пригласить мужа провести отпуск на море и отправиться с ним в романтическую прогулку на лодке. В удобный момент она отоваривает его по черепушке – и он навсегда исчезает в пучине волн. После чего она могла бы изображать скорбящую вдову и рассказывать всем и каждому, что её Норберт оказался за бортом по трагической случайности. И тогда бы она всё наследство…

– Ма-тиль-да! – Госпожа Цайглер жестом чётко даёт понять: заткнись! Затем она показывает на рождественскую ёлку, у которой в эту самую минуту пробуждается от сна Доктор Херкенрат. – Кому-то нужно выйти с собакой!

Она всегда говорит «собака» и никогда – «Доктор Херкенрат». Потому что считает, что это не имя для собаки.

Доктор Херкенрат – это наш кокер-спаниель. У него терракотовая шерсть, трогательные висячие уши и паническая боязнь белок. Мы взяли его из приюта для бездомных собак, когда мне было семь. Он тут же напомнил мне моего детского врача: у них у обоих одинаковый грустный и чуть косящий взгляд. Так Доктор Херкенрат и получил своё имя. И звание доктора. Вероятно, единственный из всех кокер-спаниелей в мире.