Первое дело - [4]

- Иван Макарович, ты, говорят, косарей сегодня ночью отправлял?

- Да, а что?

- Где они у тебя?

- Вся бригада в Аленкиной пойме.

- Я на мотоцикле туда проеду?

- Ни за что - давно так яростно не разливалось. Да и то сказать: неделя - дожди, неделя - ливни с грозами.

Аленкина пойма примыкала к правой стороне Савельевки, левый склон которой плавно спускался в Степанов лужок. В Синеречье издавна бытовала традиция: каждая молодая невеста утром в день свадьбы купалась в обильных луговых росах. Синереченские бабы свято верили: если окунешься на заре в росные травы поймы, родишь девочку, а если поваляешься на лужке мальчонку. Лет пятьдесят назад - об этом до сей поры помнят - одна бойкая строптивая бабенка, которой все бы делать поперек, пробежала нагишом по высоким холодным травам лужка, а потом трепанулась и на пойму. И что же? Родила двоих: мальчик чернявый, дочка - светленькая. "От разных отцов", шутили, смеясь, мужики.

Пробираясь залитой тропкой, нащупывая ногами твердое, Андрей думал об обычае, который сложился уже на его памяти: парни, навсегда возвращавшиеся в родные края - с учебы, отслужив в армии, а то и "хлебнув города", - шли домой непременно через Савельевку и, скинув на ее верхушке одежду, вбегали, как в воду, в сверкающий травостой Степанова лужка, а уж потом, смыв с себя пыль дальних дорог, освеженные родными росами, входили в деревню начинать новую жизнь. Сам Андрей дважды омывался живительными соками Синеречья - отслужив в десантных войсках и после учебы в школе милиции, куда направил его комсомол.

С сожалением оторвался Андрей от земли. И хотя новая работа захватила его, хотя умом он твердо понимал, что делает нужное, достойное мужчины дело, нередко тосковал по привычному, извечному труду земледельца. Тянуло его порой и косой позвенеть, и покидать, наметывая скирду, тяжелые навильники пряно-пахучего сена.

В бригаду он подоспел к завтраку. Издалека потянуло домовитым дымком походного костерка, издалека увидел Андрей блестящие лезвия кос, ровно прислоненных к жерди, услышал, как косари, собираясь за стол, звенели мисками, смеялись.

Бригадир по фамилии Кружок - первый в Синеречье косарь - уважительно поднялся навстречу, отодвинул соседа локтем, освободил рядом с собой место.

- Нашей славной милиции, - шутливо приветствовал он Андрея, - почет, уважение и лучший кусок за столом.

Андрей поздоровался, вытер пучком травы сапоги и, сняв фуражку, сел к столу.

- С чем пожаловал? - полюбопытствовал Кружок, подвигая ему миску с картошкой и доставая откуда-то из-под стола, будто из сапога вытягивая, початую бутылку. - Примешь?

Андрей покачал головой.

- Скучный ты человек, - посмеивался Кружок, блестя глазами. Молодой, а скучный. Я за тебя, сознаюсь, все Светланку свою прочил. Нет, не отдам: подозрительный ты мужик - не пьешь, не куришь, крепкого словца не загнешь. Я вот за стол без стопочки ни разу еще не сел, как себя помню. Да ты что хмурый такой? Профилактику пришел проводить?

- Сегодня ночью Степаныч погиб. Похоже, убили его, - помолчав, сказал Андрей. - В магазине.

Косари погасили улыбки, встали - помолчали, покосились друг на друга.

- Что же это за черная душа отыскалась, а? - воскликнул Кружок.

Андрей пожал плечами.

- Смотри, Сергеич, чтоб к похоронам отыскал гадюку, не позже. Такой мы тебе наказ даем! Верно, мужики?

- Вы когда вчера отправлялись?

- Мимо магазина аккурат в час ночи проходили. Василий еще посмеялся; давай, говорит, Степаныча побудим. А что?

- Свет был в магазине?

- Нет. Над дверью лампочка горела, а внутри не было света. Верно, мужики?

- Машину никакую не видели?

- Нет, и машины не было. Да и какие сейчас машины-то? - удивился Кружок.

- Машины не было, а трактор где-то, в Оглядкине вроде, гудел, вставил молодой парень Василий. - По звуку - "белорус" похоже. Это, видно, механики с Сельхозтехники гуляли - застряли здесь, дождем их захватило. Делать-то им нечего, вот и гужуются...

- Ты бы к шабашникам заглянул, - перебил его Кружок. - Они возле Оглядкина клуб строят.

- Знаю, - ответил Андрей. - Загляну.

Косари встали, разобрали косы. Без шуток, понуро потянулись в луга.

- Попробуешь? - предложил Кружок, протягивая Андрею косу. - Развейся маленько, развлекись - от души и оттянет. Иль забыл, как ее и держать-то? Ты ведь теперь все больше карандашиком чиркаешь.

Андрей усмехнулся, взял косу.

- Смотри, дядька, пятки береги - отчиркаю. Карандашиком.

- Мне не отчиркаешь, - самоуверенно возразил Кружок. - Такой ловкач еще не родился. И не будет такого никогда.

Андрей встал за ним. Подождал, с удовольствием примериваясь, наливаясь азартом и радостным ощущением предстоящей праздничной работы, вдохнул полной грудью и пустил косу в траву. Взвизгнула коса, зазвенела, пошла с ровным деловитым посвистом. Брызнул на сапоги травяной сок, будто прозрачная кровь, ударил дурманящий, кисловатый, с детства знакомый, щемящий душу запах. Влажно зашелестев, падала зеленая стена, и сразу, покорно и обреченно, вставала за ней другая...

Кружок резво вырвался вперед - предусмотрительно увеличивал разрыв, справедливо полагая, что запас никогда не помешает. Шел быстро, чуть быстрее, чем надо, как заведенный работал длинными привычными руками, чисто играл навсегда отшлифованными движениями.