Первобытный зверь - [16]

— И изменить это? — спросила она задыхаясь, уверенная в том, что он выполнит всякую задачу, какую только себе поставит.

— Нет, уйти, — прозвучал ответ. — Если игра неправильна, я ничего больше не хочу иметь с ней общего. Но одна вещь остается: завтрашняя схватка с Нэтом Поуэрсом не окончится на шестнадцатом раунде. Если сделка вашего редактора реальна, то они все останутся в дураках. Вместо того чтобы выбить его на шестнадцатом раунде, я доведу матч до двадцатого. Подождите — вы все узнаете.

— Редактору ничего не говорить?

Она уже стояла, собираясь уходить.

— Конечно, нет. Если это одни его предположения — пусть он испытывает судьбу. Но если тут замешана какая-нибудь сделка, то он заслуживает потерю своей ставки. Это будет маленькой тайной между вами и мной. Я скажу вам, что я сделаю. Я назову этот раунд вам. Не стоит доводить матч до двадцатого раунда. Я выбью Нэта Поуэрса на восемнадцатом.

— Я никому и словечка не пророню, — уверила она его.

— Мне хочется попросить вас об одном одолжении, — просительно сказал он. — Возможно, что это очень большое одолжение.

Ее лицо выразило согласие, и он, поняв это, продолжал:

— Я знаю, что вы не будете писать обо всех этих сделках в вашем интервью. Но я бы хотел большего. Мне хотелось бы, чтобы вы вообще не печатали этого интервью.

Она быстро посмотрела на него своими проницательными серыми глазами и затем сама поразилась своим ответом:

— Разумеется, я этого не напечатаю. Я ни одной строчки не напишу.

— Я так и знал, — просто сказал он.

В первую минуту она была разочарована его ответом, но в следующую — она была рада, что он не благодарил ее. Она почувствовала, что он подводит иной фундамент под их часовую беседу, и смело спросила:

— Как вы могли это знать?

— Не знаю. — Он покачал головой. — Я не сумею объяснить. Я был убежден в этом. Мне кажется, что я узнал очень много о вас и о себе.

— Но отчего бы мне не напечатать интервью? По словам вашего импресарио, это хорошая реклама.

— Я знаю, — медленно заговорил он. — Но я бы не хотел познакомиться с вами на этой почве. Я думаю, что печатание интервью было бы оскорбительно для нас обоих. Мне не хочется думать о том, что нас свела вместе наша профессиональная работа. Я бы хотел вспоминать о нашей беседе как о беседе между мужчиной и женщиной. Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу этим сказать. Но я именно так ощущаю это. Я хочу, чтобы мы помнили об этой встрече как мужчина и женщина.

Пока он говорил, в его глазах было выражение, с каким мужчина смотрит на женщину. Она чувствовала его силу, и ею овладела странная неловкость; она не могла выговорить ни слова — и это перед человеком, известным своей застенчивостью и молчаливостью! Очевидно, он умел подходить к самому существу дела и мог говорить убедительнее, чем большинство людей. Это всего сильнее поразило ее — она глубоко была убеждена в том, что его простодушная откровенность не надумана, а идет от души.

Он проводил ее до автомобиля, и, прощаясь с ним, она снова вся затрепетала. Их руки соединились, и он сказал:

— Когда-нибудь я вас увижу снова. Я очень хочу вас видеть. Я чувствую, что последнее слово между нами еще не сказано.

Когда машина отъехала, она призналась себе в том же чувстве. Она не знала еще всей сущности этого первобытного зверя, короля боксеров, — волнующего ее человека, Пэта Глэндона.

Вернувшись в тренировочное помещение, Глэндон встретил смущенного и встревоженного импресарио.

— Чего ради вы меня выставили? — спросил он. — Мы пропали. Вы черт знает какую кашу заварили! Вы еще ни разу не говорили с интервьюерами с глазу на глаз — вы увидите, что за интервью появится в газете!

Глэндон разглядывал его с холодной усмешкой и собирался повернуться и пройти мимо, но затем раздумал.

— Интервью нигде не появится, — сказал он.

Стьюбенер удивленно посмотрел на него.

— Я просил ее об этом, — пояснил Глэндон.

Стьюбенера взорвало.

— Станет она упускать такую сенсацию!

От Глэндона повеяло холодом, и голос его прозвучал грубо и резко:

— Интервью не будет напечатано. Это ее слова. Сомневаться в ее словах, значит обвинять ее во лжи.

Его глаза загорелись ирландским огнем, а кулаки сжались в бессознательном порыве. Стьюбенер, зная их мощь и силу стоявшего перед ним человека, больше не посмел сомневаться.

Глава VII

Стьюбенеру не понадобилось много времени, чтобы догадаться, что Глэндон намерен продлить матч, но, несмотря на все попытки, ему не удалось получить и намека на предполагаемое число раундов. Как бы там ни было, он не стал терять времени и вошел в новое соглашение с Нэтом Поуэрсом и его импресарио. За Поуэрсом стояла верная ему партия, и нельзя было лишать добычи ставящий на него синдикат.

В вечер матча Мод Сэнгстер оказалась виновной в самом дерзком нарушении правил приличия в своей жизни, но ее поступок никогда не обнаружился, и никто посторонний о нем не узнал. Под покровительством редактора она заняла место на одной из близких к арене скамеек. Мужская шляпа с широкими опущенными полями скрывала ее волосы и лицо, а длинное мужское пальто закрывало ее до пят. В гуще толпы ее никто не замечал; даже репортеры, сидевшие на местах, отведенных печати, не узнали ее, хотя и сидели как раз напротив ее места.