Первая жертва - [31]

— Какая жалость. Кстати, та пуля была резиновая. К тому же я лично ее сделал и проверял на уличных собаках. Трех пристрелил, прежде чем подобрал нужную резину. Мне надо было, чтобы она вас вырубила, разорвала кожу, чтобы свидетели поверили в вашу смерть, но чтобы на следующий день вы уже были готовы к бою. Сработало отлично, хоть хвастаться и не люблю. Вы рухнули как мешок с углем, охранники все видели, а мерзкий старый алкаш объявил вас мертвым с моих слов, и вот результат. Мертвец с ужасной головной болью.

— Зачем все это?

— Вы нам нужны.

— Зачем именно?

— Придет время, узнаете.

— Все думают, что я умер?

— Мой дорогой, а зачем, по-вашему, нам было придумывать такой изощренный план? Разумеется, все думают, что вы умерли. Застрелены при попытке к бегству.

— А побег — ваших рук дело?

— Ну надо же, дошло.

Стало ясно, почему он так легко прошел через всю тюрьму.

— Вы СРС? Секретная разведывательная служба?

— Помилуйте, старина, мы не должны говорить о таких вещах..

— Вы люди Келла или Камминга? — настойчиво спросил Кингсли, и раздражающая невозмутимость Шеннона впервые дала трещину.

— Должен сказать, инспектор, вы очень хорошо осведомлены.

— Да нет, что вы. Ваша секретная служба на самом деле не такая уж секретная. Слишком много слухов гуляет по пабам и клубам около Уайтхолла.

— Ну, хорошо, Камминга, — признал Шеннон, и Кингсли понял, что имеет дело с внешней разведкой. Это еще сильнее все запутало. Он полагал, что его услуги могут понадобиться внутренней контрразведке. В конце концов, он полицейский, а не солдат.

— Тогда вы провернули это дело впустую, мистер Шеннон, — сказал Кингсли, — потому что я не буду принимать участие в этой войне. Ни в каком качестве.

— Что ж. Поживем — увидим, ладно? Может, обсудим это завтра, когда вам станет получше?

— Я не стану участвовать в вашей войне.

— А вас никто об этом и не просит. Не нужно в ней участвовать, нужно просто побыть на ней несколько дней.

— Моя жена думает, что я умер?

— Разумеется. Ей мы сообщили в первую очередь. Для этого ведь существует определенный протокол. Мы соблюдаем приличия, старина.

— Черт бы вас побрал!

— Вот так благодарность.

— А мой сын?

— О, за него не волнуйтесь. Ему ведь четыре, верно? Самое время потерять отца, пока еще не слишком привык к нему. К тому же это только сблизит его с тысячами других мальчишек. Боже мой, в наши дни едва ли встретишь малыша, который не потерял отца. Останься вы в живых, ему было бы куда сложнее.

Кингсли молчал, пытаясь справиться с эмоциями.

— Сэр, — наконец сказал он, — мне не нравится ваш тон. Вы спасли мне жизнь с какой-то целью, и, пожалуйста, не питайте иллюзий, будто я вам благодарен.

— А почему вы думаете, что мне нужна благодарность от такого симулянта и предателя, как вы, Кингсли? Если начистоту, меня от вас тошнит. Агнес Бомонт могла бы выбрать кого-то намного лучше. Возможно, она так и поступит.

— Не смейте говорить о моей…

— Так, замолчите, вы оба, — прервал их спутник. — Нам еще далеко ехать, а я терпеть не могу перебранок.

Больше никто не произнес ни слова, и вскоре мужчина постарше захрапел. Кингсли, несмотря на мучительные мысли об обманутой семье, и сам наконец забылся тревожным сном.

23 Выражение соболезнований

Агнес Кингсли знала, что этой ночью ей не уснуть.

Много месяцев серебряный поднос, на который складывались карточки и записки, некогда приходившие каждый день, стоял пустой. И вот, словно в насмешку над прошлым, поднос снова был полон. Однако теперь карточки приходили с черными ободками, а в записках содержались не веселые приглашения на вечеринки и суаре, как когда-то, когда супруги Кингсли были желанными гостями в любом доме; сегодня карточки содержали только соболезнования. Лаконичные и холодные. Лондон, куда некогда переехала чета Кингсли, следовал приличиям, — в конце концов, есть ведь и правила, — но опозоренная семья не получила прощения.

Однако плакала Агнес не поэтому. Раньше она думала, что любезности что-то значат, но теперь поняла, что ошибалась. В тот день она сокрушалась не об утраченном статусе и не о безразличии людей, которых считала друзьями. Она оплакивала горе своего сына, которому только что сообщила, что его папа улетел на небеса. Она оплакивала и себя, и гибель мужа. Она думала, что потеряла его много месяцев назад, но последние события показали, что он жил в ее сердце.

До этого момента.

24 Капитан Шеннон

Может быть, ему что-то вкололи, или же сказалось физическое и эмоциональное истощение, но Кингсли не помнил, как закончилась поездка в автомобиле, и, проснувшись, увидел себя в очередной незнакомой постели. Сколько раз еще, подумал он, предстоит приходить в себя в незнакомом месте? Но эта комната была хотя бы гораздо удобнее предыдущих. Ему постелили крахмальное белье, и в комнате пахло чистотой.

— Попробуйте открыть глаза, — узнал он голос Шеннона. — Мы сняли повязки.

Кингсли медленно приподнял веки. Глаза резанул свет, и ему показалось, что боль в голове удвоилась.

— Где я? — спросил он.

— На конспиративной квартире.

— Когда я пришел в себя, я слышал корабельные гудки. Окно открыто, и я чувствую дыхание соленого ветра. Вы привезли меня во Францию?