Первая жена - [50]
Но гребу. Я все еще оспариваю у врага лохмотья собственной жизни, безнадежно. Я борюсь. Против попыток моей соперницы отобрать у меня моих детей — если до этого она появлялась рядом с ними как бы случайно, то теперь являет себя в объятьях моего мужа на школьном празднике у младшего, едет со старшими в горы кататься на лыжах. Я протестую, сражаюсь, но это «боевые действия» в арьергарде. Рано или поздно она займет материнскую площадь, как заняла площадь супружескую, она заберет все. Я голая.
Я потеряла свое теплое пальто, одеяло, перину, прибежище. «Голый», по словарю, это все, «что лишено своего привычного дополнения». Голая шпага — это шпага без ножен. Голая жена — это жена, лишенная мужа. Вокруг себя, повсюду: на обедах, коктейлях, в туристских автобусах, — я вижу только пары, никогда раньше не замечала, что их столько! В этом возрасте и в этом кругу мне кажется, что только я в одиночестве. Впрочем, поскольку никак не понять, куда меня нужно помещать, приглашать меня стали реже. Если только не удается подобрать мне пару в лице услужливого гомосексуалиста… Я с любопытством, с завистью смотрю на все эти пары, что меня окружают, часто даже весьма пожилые; я разглядываю жен — милые, но ничего особенного. «Чего же не хватает мне, что есть у этих жен и чего нет у меня, чем я хуже?» — думаю я. Ничем. Может быть, — лучше? Я та, что «чего-то достигла…» Для женщины такое «лучше» значит хуже.
Я лишилась своего гнездышка, «тепла и ласки». Чтобы возместить эту потерю, мне нужны пуховые подушки и плюшевые медведи, ангорские коты и шелковые шарфы. В больницу (куда я отныне обречена ходить к ортопеду) я отправляюсь в сопровождении овчинной шубки — это первые меха в моей жизни, которые я купила как раз тогда, когда он ушел; я позволяю бархату и мохеру нежно греть меня до того момента, пока не попаду в жесткие лапы специалистов по восстановлению движения конечностей — печальный врачебный вердикт.
В приемных перед хирургическими отделениями тоже полно семейных пар. Меланхоличным взором провожаю я маленького старичка, высохшего, как бисквитное печенье, который семенит за креслом на колесиках своей жены… Да, конечно, Филимоны и Бавкиды встречаются значительно реже Ромео и Джульетт — мне это прекрасно известно, — а эти двое, что намертво привязаны друг к другу, возможно, еще и ненавидят друг друга… Если бы понадобилось, я бы тоже толкала перед собой кресло моего мужа… А он? Если бы только в каком-нибудь углу не было прехорошеньких медицинских сестричек, за моим креслом следовал бы его шофер. В хромированном кресле вез бы меня по линолеуму больничных коридоров его Сганарель…
Ну ладно, размечталась. Нечего грезить наяву. Что тогда останется на ночь? Все ночи напролет провожу я со своим мужем, ночи напролет со своим врагом. Я вижу, как он возвращается, вижу, как он уходит в который раз, вижу, как я его жду. Я провела восемнадцать лет, надеясь, что встречу его, и, встретив, тридцать лет, его ожидая. Под снегом и дождем. В кафе (которые закрывались), в аэропортах (посадка была уже объявлена), в театральных вестибюлях (спектакль уже начался), на вокзальных перронах (смотря в хвост уходящему поезду). Он всегда опаздывал, и я всегда ждала его…
Я вижу сны про него и про нее. Обедаю я во сне у наших друзей; вижу на книжной полке книги с фамилией на переплете Лор Казаль; но как же, думаю, она не работает, «оранты» не трудятся полный рабочий день: она, выходит, пишет? «Ну да, — отвечают мне, — и неплохо». Друзья из этого сна отдали переплести ее произведения и теперь на сером сафьяне красуются золотые цепочки. Не могу не отметить с некоторой завистью, что для меня они никогда так не старались! Раз я вынуждена выражать восхищение, беру с полки книгу сей столь одаренной подруги по перу, открываю, начинаю листать: и немею — я читаю свои собственные слова, свои собственные фразы, целые абзацы, страницы… Это мой роман! Охваченная сомнениями, смотрю еще раз на переплет, имя автора — «Казаль». Фарс удался: теперь она уже подписывает книги, которые пишу я!..
Проснувшись, понимаю, что я не так уж далека от истины: она действительно все у меня украла, даже способность писать, потому что писать я перестала. Уходя, муж захватил с собой мой роман. «Но вы не можете не писать!» — ворчит психиатр, к которому отправляет меня врач между двумя курсами лечения депрессии. «Теперь, когда вы оставили работу, а муж от вас ушел, вы будете зарабатывать этим на хлеб. И кроме того…» Что — кроме того? Я не могу позволить себе еще одну жизненную неудачу, так? Да полноте, я привыкла! Без ложной скромности, я специалист по ложным беременностям и неудавшимся книгам! Ничто никогда не было мне дано, даже материнство: два выкидыша, два кровавых выкидыша перед четырьмя детьми. «Косоглазие, наверное, и рожать мешает! Здоровье — никуда, разве она сможет дать хорошее ирландское потомство?» Ничего мне не было дано, все надо было заслужить…
Но я буду писать. Я буду писать, чтобы доказать своим эскулапам, что могу еще работать. Или же я буду писать, как все романисты, заклиная страх, что больше ничего не напишешь, ужас перед собственным бессилием. Я буду писать из бравады или потому, что на душе неспокойно, но только на одну тему: про моего мужа. «Про него? Ну не собираешься же ты про него писать? Или ты хочешь все высказать?» Нет, не все, но многое. «Уж не страдаешь ли ты эксгибиционизмом?» Прошу прощения у тех, кого это раздевание может шокировать, но если я показываюсь без покровов, то просто потому, что у меня все отобрали… «Катрин, милая, поверьте, вы не можете опубликовать нечто вроде… открытого письма, в конце концов. Так не только не делается, это просто неприлично!» — мне кажется, я слышу строгий голос своей свекрови. (У меня есть собственная «внутренняя свекровь», которая занимает место общественного мнения в тяжелые времена). А ваш сын, дорогая моя свекровь? Разве он вел себя прилично? Однако вы ему это «неприличие» простили, вы с распростертыми объятьями приняли его любовницу! Полно, вы простите и меня… Но тут наступает черед вмешаться моей собственной бабушке, которая умерла двадцать лет назад: «Держись, малыш, держись! Пожалуйста! Ради детей!» Бабуля, мои дети теперь уже почти взрослые; именно так, впрочем, заявил их отец, когда уходил от нас.
«Королевская аллея» — это жизнеописание второй жены короля Людовика XIV, госпожи де Ментенон. Талантливая стилизация автобиографии незаурядной женщины, чья необыкновенная судьба стала увлекательным сюжетом романа, принесла Франсуазе Шандернагор мировую известность. Книга издана во многих странах и получила ряд почетных литературных премий.
Отчего восьмидесятилетний Батист В***, бывший придворный живописец, так упорно стремится выставить на Парижском салоне свой «Семейный портрет», странную, несуразную картину, где всё — и манера письма, и композиция, и даже костюмы персонажей — дышит давно ушедшей эпохой?В своем романе, где главным героем является именно портрет, Ф. Шандернагор рассказывает историю жизни Батиста В***, художника XVIII века, который «может быть, и не существовал в действительности», но вполне мог быть собратом по цеху знаменитых живописцев времен Людовика XIV и Людовика XV.
Селена носила золото и пурпур, как и подобает дочери всесильной Клеопатры и непобедимого Марка Антония! Но для избалованной принцессы сокровищем была любовь ее братьев. Захватив Александрию, римские легионеры не пощадили их. Селена клянется отомстить за кровь наследников престола! Но что сделает десятилетняя девочка против целой армии? Маленькая пленница в руках уничтоживших ее царство, ее богов, ее родных – что ждет ее впереди?
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Большой Гапаль — это таинственный бриллиант, который аббатисы знаменитого семейства де С. передают одна другой как символ власти земной и славы небесной. В начале XVIII века владеющая им прекрасная София-Виктория готовит свою юную племянницу Эмили-Габриель получить его, когда наступит ее час. Она учит девочку искусству наслаждения, изысканным наукам, занимается воспитанием ее чувств.Но подобное воспитание, которое по сути дела является одной из прекраснейших историй любви, шокирует и возмущает общество.