Первая встреча, последняя встреча... - [51]

— Ты всегда знал: для дела!

— Нет, брат, теперь я поумнел, — покачал Тверской головою. — Не для «чего» человек живет, а для «кого». Слава — она, сам знаешь, ветхая заплата… А придешь вечером домой, один, свет во всех пяти комнатах зажжешь… и…

Он махнул рукой, с размаху выпил рюмку, налил другую, но пить не стал, не хотелось; отставил ее в сторону и глядел в пространство печально и отрешенно.

— Тебе бы тогда… На Богуновой жениться, Миша, — сказал Пал Палыч. — Она с ума по тебе сходила.

— Она сходила… и я — сходил. Рвался вперед к выше! Только бы первым добежать. Налегке — так проворнее… И добежал. Добежал! — повторил он со злой иронией. — Сижу вот тут, как филин, и одна мысль по ночам…

— Ну, Миша, это ты брось, — начал было Пал Палыч, но Тверской перебил:

— Да нет, ее я не боюсь, косую… Хорошо бы только помереть не дома — на сцене, да в отличной пьесе, не в ерунде какой-нибудь. Другого боюсь… — он наклонился к Пал Палычу и объяснил почему-то шепотом: — Боюсь, Паша, что дам петуха…

— Авось не дашь, Миша! Мы ведь с тобой — одной закалки.

— Дам, — сказал Тверской. — День кончился — говорю: спасибо, что не нынче, пронесло… А когда это случится, Паша, тут никакие регалии в счет не пойдут, спишут и забудут… И никто не скажет есть, а скажут — был. А может, и вовсе не было, а была одна видимость, мираж… — Тверской вытер повлажневшие глаза. — И такой скучный мираж, что о нем не то что пьесы, статейки в «Вечерке» не напишут.

— И мне, Миша, пьесы уже не напишут… — тихо сказал Пал Палыч.

Тверской непонимающе глянул на него, Пал Палыч кивнул и опустил глаза:

— Была пьеса и точно — для меня… А играть ее будет другой. Умом посвежее, годами помоложе…

— Ну? — Тверской откинулся на стуле.

— Вот и — ну…

Пал Палыч взял свою рюмку. И наступила долгая тишина. И было слышно, как где-то в доме сверлят неподатливую стену и кто-то бубнит гаммы.

— Пашка, — сказал Тверской. — Пошли ты их к черту!.. Сыграешь у меня в театре Трубача. Для начала! У тебя это всегда была коронная роль, будешь лучший Трубач в Москве!..

— Спасибо, Митенька, — Пал Палыч благодарно улыбнулся и покачал головой. — Ты знаешь, вот тебе крест — я на них не сержусь… И на автора тоже. Они правы. Все надо делать вовремя. А наше время, наверное, проходит… Беда только, что мы, актеры, — как красивые женщины: те не умеют вовремя состариться, а мы — вовремя уйти…

— Пятница, суббота, воскресенье, нет у нас от старости спасенья, — со вздохом подытожил Тверской, допил наконец свою рюмку и, положив пальцы на клавиши, взглянул на Пал Палыча, улыбнулся. — И все-таки, знаешь, Паша, — мы счастливее других: нам хоть раз в жизни повезло!

— Это когда?

— Давно. Когда мы с тобой стали актерами! «Не тверди, для чего я смотрю на тебя…» — начал он снова старинный романс, и Пал Палыч подхватил вторым голосом:

…и зачем, и за что полюбил я тебя…

В твоих дивных очах

Утопил сердце я,

И до гроба любить

Буду только тебя…

Так пели они в гулкой, пустой квартире, под расстроенное фортепьяно — два непохожих человека, с разными судьбами, уравненные в это мгновение общим воспоминанием о лучших днях, — пели неожиданно молодо, ладно и радостно.

Они не слышали стука, доносившегося из прихожей, а может, принимали его за одну из разновидностей звуков, которыми был наполнен обживающийся дом, — а стук становился все сильнее, тревожнее.

Наконец Тверской поднял голову, и стихла музыка, а затем и песня. Стучали в дверь.

Тверской вышел в прихожую.

— Тебе кого, девочка? — услышал Пал Палыч его удивленный голос, потом был невнятный ответ, и снова любезный бас:

— Здесь, здесь, прошу, барышня!.. — Тверской вернулся в комнату, пропуская перед собой растрепанную Катю.

— Катенька?.. — поднялся Пал Палыч. — Как ты меня нашла?

— Тебе звонили… Я в театре была… мне дали адрес… — она оглянулась на Тверского, тот деликатно отошел, и Катя сбивчиво, торопливо зашептала что-то Пал Палычу.

— Что? — страшным голосом вскричал Пал Палыч. — Когда?..

Пал Палыч преобразился неузнаваемо.

— Идиоты!.. — кричал он, ища пальто и шапку, и Тверской вдруг понял, что внезапный гнев Пал Палыча обращен на него. — Расселись тут в своих комиссиях!.. Бездушные люди! — слышал Тверской уже из прихожей и бежал за Пал Палычем, метавшимся в поисках выхода. — Выпусти меня отсюда!

— Стой! Паша! — догнал его Тверской. — Объясни, в чем дело?

— Это вас гнать надо из театра — помелом! Ни уха ни рыла не понимаете!.. Красавица… Протеже!.. — разносился голос Пал Палыча на лестнице, а Катя спешила следом и кричала испуганно:

— Да не насмерть, Палыч!.. Не насмерть!..

Светильникова — в сером байковом халате, осунувшаяся — сидела на краешке подоконника в больничном вестибюле.

— Таблетки, записка… — она поежилась от неприятных воспоминаний. — Пошлая мелодрама. «Ее жизнь разбилась о сцену…» Нет, я и вправду, Палыч, ни на что не гожусь…

В авоське у Пал Палыча виднелись оранжевые апельсины, и смотрел он на Ольгу радостно и ласково.

— И бог с ней, со сценой! Вы живы и глядите молодцом — хоть сейчас на обложку журнала, честное слово!.. Здоровы, слава богу, — это главное!

Светильникова грустно усмехнулась:

— Теперь и вы, Палыч, мне больше ничего не оставляете?..