Первая мировая: война, которой могло не быть - [53]

Как говорится, умному достаточно. «Дело идёт о предполагаемых военных соглашениях между Россией и Англией наподобие существующих между Англией и Францией, — писал Бенкендорф. — Эти последние будут нам строго секретно сообщены обоими правительствами, после чего императорскому правительству надлежит сделать английскому правительству аналогичное предложение. Трудно предполагать, что все (британские. — В. М.) министры сразу подпишутся под этим без всякого сопротивления. Однако твёрдое мнение истинных лидеров кабинета (курсив мой. — В. М.) одержит верх, в чём я не сомневаюсь». «Я сомневаюсь, — продолжал посол, — чтобы возможно было найти более солидную гарантию для совместных военных действий в случае войны, чем сама идея Согласия в том виде, в каком она обнаружилась, подкрепленная существующей договорённостью по военным мероприятиям».

Умному достаточно, но Сазонов продолжал настаивать. Посол, который был намного старше и опытнее, осторожно поправлял министра, успокаивал его и просил не торопиться. Таким «успокоительным средством» можно считать фразу в одном из летних писем: «В глазах рядового обывателя единственная война, которая была бы и осталась бы популярной, — это война с Германией. Вот анализ той базы, на которой Грей располагает свои батареи. Он в ней уверен, и именно потому мы, безусловно, заинтересованы помочь ему, когда нам это возможно».

Только 13 мая министр проинформировал правительство о парижских договорённостях, заодно рассказав о своём соглашении 1912 г. с Камбоном, и получил согласие на переговоры с Россией. Через шесть дней Сазонов представил царю записку о том, что британское адмиралтейство уполномочено «вступить в переговоры с французским и русским военно-морскими агентами в Лондоне с целью выработать технические условия возможного взаимодействия морских сил Англии, России и Франции». «Очень важное известие», — пометил на полях Николай. 19 мая Грей и Камбон вручили Бенкендорфу копии своих писем. «Несмотря на эластичность формул и малую точность терминов, дело идёт об активном сотрудничестве, — подчеркнул посол в докладе Сазонову. — Я придерживаюсь того мнения, что железо следует ковать, пока оно горячо, и адмиралтейства должны вступить в контакт как можно скорее, без промедления».

В Петербурге опасались, что Грей не выполнит данных в Париже обещаний, сославшись на невозможность убедить коллег. Британский министр, с одной стороны, заверял партнёров, что всё в порядке, с другой — ждал удобного случая, чтобы «протолкнуть» проект в правительстве, когда его члены будут заняты другими, более важными для них вопросами. Морская конвенция осталась неподписанной, потому что информация о ней просочилась в прессу уже в середине июня, вызвав тревогу в Лондоне и раздражение в Берлине. В палате общин Грей повторил сделанное годом раньше заявление Асквита, что «в случае европейской войны у Англии не имеется никакого соглашения, которое связывало бы свободу её решения относительно участия в войне». Германскому послу Лихновскому он сказал: «Между Англией, с одной стороны, и Францией и Россией — с другой, не существует никакого союза и никакой военной или морской конвенции». Но счёл нужным добавить, что «отношения трёх правительств были всё же до такой степени близки, что в течение этих последних лет они постоянно «беседовали обо всём», и что связь между правительствами была так тесна, как если бы они были в союзе». Умному достаточно.

О конвенции пришлось забыть, но большого значения это уже не имело. Политические отношения держав вышли на новый уровень, несмотря на обострение вопроса о сферах влияния в Афганистане и Персии. Британские дипломаты не забывали о конкретике даже на переговорах по глобальным проблемам. Ход событий фатально ускорили выстрелы в Сараево, хотя, как заметил Фей, «вряд ли кто-либо в Англии понимал, какую серьёзную угрозу представляло для Европы убийство двух людей, совершённое в далекой Боснии».

Грей понимал. В мемуарах он утверждал, что его симпатии были на стороне Австрии, но позиция Вены вызывала тревогу. 9 июля он сказал Бенкендорфу, что известия оттуда «ему не нравятся». «Впечатления относительно намерений Берлина» министр тоже оценил как «не особенно благоприятные», поэтому «было бы важно соблюдать в отношении Германии величайшую осторожность в повседневных сношениях и избегать малейшего инцидента». «В итоге вы находите положение серьёзным?» — спросил посол. «Грей ответил, что волосы становятся дыбом при мысли о том, что из этого ужасного преступления может внезапно (курсив мой. — В. М.) возникнуть всеобщая война со всеми её потрясениями, тогда как мы избежали её в прошлом году с таким трудом». Британский министр имел в виду совещания российского, французского, германского, австрийского и итальянского послов под его председательством в конце.1912 г. и в начале 1913 г., которые не допустили перерастания Первой Балканской войны в общеевропейскую.

Роль верховного арбитра в «континентальных» распрях нравилась Грею. 12(25) июля, в день истечения срока австрийского ультиматума Сербии, Сазонов телеграфировал Бенкендорфу: «При нынешнем обороте дел первостепенное значение приобретает то положение, которое займёт Англия. Пока есть ещё возможность предотвратить европейскую войну, Англии легче, нежели другим державам, оказать умеряющее влияние на Австрию, так как в Вене её считают наиболее беспристрастной и потому к её голосу более склонны прислушиваться. Поэтому весьма желательно, чтобы Англия ясно и твёрдо дала понять, что она осуждает не оправдываемый обстоятельствами и крайне опасный для европейского мира образ действий Австрии». «В случае дальнейшего обострения положения, могущего вызвать соответствующие действия великих держав, — заключил министр, имея в виду войну, — мы рассчитываем, что Англия не замедлит определенно стать на сторону России и Франции».