Первая мировая война - [11]

- А так называемый приказ номер один, выработанный Советом и утвержденный новым военным министром Гучковым, - он изменил положение в вашей части?

- Нет. Но в целом после этого приказа (по сути, положившего начало полному развалу русской армии) положение резко изменилось в худшую сторону. Фактически наложение каких бы то ни было взысканий на солдат и нижние чины было офицеру запрещено. Этим ведал комитет, все шло через комитет. Знаете, как правило, солдаты к своему офицеру относились очень хорошо. А убийства, которые я помню, все самосуды совершались солдатами чужих частей.

- Вы не помните, кто входил в состав комитета вашей части?

- Председателем был один прапорщик, потом были еще два писаря. Один из них был из дивизиона, один из батареи. Они вели себя очень прилично, в боевую жизнь не вмешивались. Но повторяю, это в артиллерии. В пехоте все было ужасно. Офицеры, просидевшие вместе со своими солдатами три года войны в окопах, вдруг стали жертвами безудержной демагогии.

- А что вы помните об июньском наступлении семнадцатого года, как оно проходило на вашем участке фронта?

- К июню началось уже формирование отдельных батальонов смерти. Наиболее сознательные, лучшие из офицеров и солдат (которые были не согласны с тем кабаком, что творился в полках), пошли в батальоны смерти - их разрешено было формировать в пехотных и артиллерийских дивизиях. Почти все унтер-офицеры, подпрапорщики, фельдфебели - все ушли в батальоны. Я помню один такой. Так, знаете, картина до сих пор перед глазами стоит. После этого всеобщего развала - солдаты уже ходили без поясов, расхристанные, без шинелей или внакидку, фуражки набекрень, у всех вид был уже совсем не военный - с каким удовлетворением я смотрел, как на опушке леса строился 38-й батальон смерти: прекрасная линейка, подтянутые солдаты, замечательно все выровнено, выстроено. У них была обычная форма, только черные погоны и на рукавах нашивки - черная и красная. И вот перед июньским наступлением приехал Керенский. Он наговорил очень много красивых слов и уехал, после этого было назначено июньское наступление. Перед июньским наступлением…

- Простите, а что же все-таки Керенский говорил?

- Керенский говорил о долге, о необходимости защищать Россию, о том, что теперь, мол, Россия наша, а не царская, не помещичья. Что нужно победить Германию, выдворить немца, а потом заниматься устройством личной жизни.

- Как же он был встречен солдатами?

- Очень бурно, все были очень довольны. Но это всегда было так. На каждую пропагандистскую речь солдаты реагировали восторженно - аплодировали, кричали. А уж если агитатор отпускал какое-нибудь соленое словечко, это производило большой фурор. Керенский, как я уже сказал, уехал, было назначено наступление. Сосредоточили колоссальное количество артиллерии, и началась артподготовка не виданного до тех пор масштаба: батареи стояли в несколько рядов, все окопы противников были буквально сметены. Но перед самым наступлением началась агитационная атака большевиков в пользу немцев - наступать, мол, незачем, воевать незачем. И были случаи, когда пехота отказывалась выступать, потребовав, чтобы сначала прошла артиллерия и посмотрела, разрушены окопы или нет - а уж тогда, мол, они пойдут за артиллерией занимать эти окопы. Артиллеристы вышли вперед, заняли немецкие окопы, потом были посланы ударные части, батальоны смерти, которые тоже прошли вперед. Три ряда немецких окопов были заняты без всякого сопротивления (или при самом незначительном). Пехота пошла в некоторых местах за артиллерией, за батальонами смерти, заняла окопы, а двигаться дальше отказалась.

А в некоторых частях было и такое: открывали огонь в спину артиллеристам и батальонам смерти. Порой пехота требовала, чтобы вперед шли офицеры, - как раз в полку моего отца солдаты выдвигали такое требование. Отец категорически это запретил: офицер должен быть на своем месте. Потому что если он идет впереди роты, то не может ею управлять, поскольку не знает, что делается сзади. Так вот, пехотинцы в ответ заняли три ряда немецких окопов, а потом каждый собрал свой мешок, положил на плечи, взял в руки винтовку и ушел назад. Заявили, что воевать с немцами больше не хотят. И на этом так называемое июньское наступление Керенского закончилось, хотя в тогдашних условиях полного вооружения и снабжения армии оно могло бы развиться по всему фронту. Но оно было целиком сорвано - исключительно благодаря демагогии и агитации.

- Николай Сергеевич, как менялась обстановка на фронте после июня - к примеру, в июле-августе семнадцатого года?

- Со стороны русских частей было полное бездействие. Очевидно, немцы (это мое предположение) сняли массу частей с русского фронта и перебросили на Западный. В окопах немцы не стреляли, да и наши не стреляли тоже. Потом началось братание. Это было действительно безобразным явлением. Немцы в свои окопы русских не пускали, но охотно приходили в наши. А наши солдаты в основном доставали у немцев хлеб, меняя его на всякую ерунду.

После выборов командного состава начался окончательный развал фронта. Офицерство в основном стало само уходить с фронта. Мне пришлось остаться до начала октября. Правда, в это время уже никаких военных действий не было. Тут я должен еще вам рассказать довольно интересную подробность: к нам на батареи были приданы пулеметы для защиты от собственной пехоты. К октябрю кавалерийские части уже были сняты с фронта, участок кавалерийской дивизии у нас занимала 138-я пехотная дивизия. И вот если артиллеристы открывали огонь по немцам, то сейчас же из пехоты шло наступление на батарею. И только благодаря этим пулеметам мы их отбивали. Так что положение было какое-то совсем дикое и непонятное. Русской армии приходилось отбиваться и выставлять посты для защиты от своих собственных войск - пехота к октябрю 1917 года была уже окончательно распропагандирована большевиками и не желала сражаться.