Первая мировая. Брусиловский прорыв - [222]
Про свои боевые подвиги въ рядахъ этого полка Ирмановъ разсказываетъ такъ:
«6-го февраля 1915 года 3-й Кавказскiй корпусъ, нъ составъ котораго входилъ 84-й пехотный Ширванcкiй ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА полкъ 21-й дивизiи, перешёлъ изъ Конскаго уезда Радомской губ. на прусскiй фронтъ, где и оставался до двадцатыхъ чиселъ марта. Изъ 81-го Апшеронскаго и 84-го Ширванскаго полковъ была образована отдельная бригада подъ общимъ начальствомъ командира Апшеронскаго полка Генералъ-Maiopa Веселовскаго и назначена для обороны крепости. Апшеронскiй полкъ занималъ форты крепости, а Ширванскiй полкъ занялъ позицiи впереди болота, находившегося севернее ея, и здесь частью окопался, а частью разместился въ готовыхъ окопахъ; полкомъ командовалъ полковникъ Пурцеладзе. 7-го и 8-го февраля немцы производили яростный атаки, двигаясь колоннами. 7-го числа отличилась рота убитаго при отступленiи отъ с. Парная прапорщика Липскаго, которая была окружена немцами и отбилась, заставивъ непрiятеля отступить. Самъ Липскiй творилъ чудеса, воодушевляя солдатъ и кидаясь прямо на немецкiе штыки. 8-го числа немцы открыли ураганный огонь изъ тяжёлыхъ орудiй, осыпая снарядами пространство впереди болота и подъ прикрытiемъ этого огня шли въ атаку, стараясь насъ оттеснить въ болото. Мы подпускали ихъ шаговъ на 50 и поражали ружейнымъ и пулёмтнымъ огнёмъ.
8-го числа мне пришлось испытать первый разъ ураганный огонь германской артиллерии Я находился въ передовой цепи, на которую наступали немцы. У всехъ солдатъ на лицахъ было выражеше серьёзное съ отпечаткомъ какой-то роковой неизбежности: некоторые крестились, молодые, не обстреленные, вздрагивали при всякомъ орудiйномъ выстреле, старые солдаты ихъ покровительственно ободряли. Интересно, что снарядъ уже разорвался, а звукъ ещё летитъ надъ нашими головами, и все невольно пригибаются. Но раздалось отдалённое б-бахъ! и все облегчённо вздыхаютъ. Вдругъ опять выстрелъ, опять летитъ, и вновъ все пригибаются. И такъ продолжалось часа четыре, то недолётъ, то перелётъ, то правде насъ, то левее. Уже начало являться чувство, что нашъ окопъ заколдованъ, и все какъ-то повеселели, какъ вдругъ раздался отдалённый выстрелъ, а затемъ сразу стало темно, что-то посыпалось, все шарахнулись въ стороны, толкая другъ друга. Затемъ я почувствовалъ теплоту и головную боль, и у меня началась рвота. Потомъ я посмотрелъ вокругъ себя и увиделъ, что окопъ на половину засыпало землёй, а рядомъ со мной лежитъ мёртвый солдатъ, который только что весело разговаривала Оказывается снарядъ попалъ въ окопъ. У всехъ настроенiе сделалось угрюмое и сердитое. Вдругъ снова выстрелъ, — опять что-то посыпалось, а затем смотрю: какой-то солдатикъ схватилъ левой рукой исковерканную правую, превращённую въ какую-то кочерыгу и глупо хнычетъ, а другой его ругаетъ: «чего, дуракъ, хнычешь? Пошолъ къ фершалу, а то разнюнился, будто полегчаетъ!»
Тутъ же лежитъ офицеръ, тяжело контуженный въ голову, и всё произноситъ, какъ въ бреду: «б-б-бахъ, б-бахъ!»
Затемъ канонада стихаетъ и надъ окопомъ свистятъ пули: немцы наступаютъ, мы хватаемся за винтовки и со злорадствомъ и нетерпенiемъ ждемъ, когда будетъ приказано произвести залпъ; вотъ, наконецъ, команда, а затемъ затрещали пулемёты и мы дали залпъ: — у немцевъ началась паника, — они бросились назадъ. Я смотрю около себя и вижу трёхъ убитыхъ товарищей, но я чувствую себя удовлетворённымъ и горю желанiемъ дать ещё разъ немцамъ такой же отпоръ. Въ это время мы получаемъ приказанiе отойти немного, назадъ и окопаться.
После 8-го числа немцы повели ежедневно ураганный огонь по крепости и по нашимъ окопамъ, начиная около 9-ти час. утра и кончая въ сумерки, а ночью стреляли редко шрапнелью, и вели частичный атаки, которыя легко отбивались. Но зато площадь впереди болота они, можно сказать, вспахали снарядами, такъ что попадали то въ тотъ, то въ другой окопъ, откуда вылезали засыпанные землёй солдаты и вытаскивали стонавшихъ раненыхъ товарищей: вотъ у одного оторвало ногу, а онъ обращается къ ней съ прощальными словами: «прощай, моя ноженька, прощай, моя милая!»
Въ окопахъ сидеть было такъ скверно, что все стремились идти на разведки.
Во время одной изъ такихъ разведокъ одинъ солдатъ еврей Епифанскаго полка, все роты котораго действовали вместе съ нами, бежалъ къ немцамъ и вместе съ ними собирался намъ сделать засаду, но попалъ въ пленъ. Его предали военно-полевому суду и поместили въ караульное помещенiе крепости, где онъ былъ убитъ попавшимъ снарядомъ.
Однажды, когда немцы осыпали снарядами крепость, болото, площадь впереди и особенно единственную дорогу, соединявшую наши окопы съ крепостью, они порвали телефонную проволоку, причемъ возстановить телефонное сообщенiе не было возможности, а между темъ появились германскiя колонны. Я былъ для связи при командире полка. Командиръ вызвалъ желающаго пробраться въ крепость и отнести сообщеше командиру батареи. Я вызвался, взялъ пакетъ и пошелъ. Только что вышелъ изъ окопа, какъ въ пяти шагахъ отъ меня разорвался снарядъ; отъ напора воздуха я упалъ, но потомъ ощупалъ себя, всё ли на месте, и пошелъ въ крепость. Кругомъ царилъ адъ: немцы обстреливали дорогу изъ тяжёлыхъ орудiй и шрапнельнымъ огнёмъ, такъ что слышно было то «б-бахъ», то нечто вроде лая собачонки, причёмъ несколько разъ что-то пролетало, казалось, надъ самой головой; я бросался на землю, а затемъ вставалъ и шёлъ дальше до иоваго сюрприза. Когда я дошелъ до ближайшаго форта, расположеннаго верстахъ въ шести отъ окоповъ, разорвался снарядъ и меня ударило камнями — я побежалъ, пока не достигъ до места назначенiя, причёмъ передалъ пакетъ и вернулся обратно. За это я былъ награждёнъ Георгiевскимъ крестомъ четвёртой степени.
