Первая месса - [17]

— А как мы их собираемся есть? — спросил Абель, уже зная ответ. И не ошибся.

— Зубами, — сообщил старший брат и улегся на бок, показывая, что дискуссия окончена.

Абель тоже лег.

— Спокойной ночи, — попрощался он, удивляясь, как глупо здесь звучит обычное домашнее выражение. Еще бы сказал — счастливых сновидений! Адам выказал презрение к пожеланию, на него не ответив ни звука. Абель лежал, грея спину о теплого брата и засунув руки себе под мышки, и думал — Господи, пусть все будет хорошо. Я Тебе доверяю, Господи. Устрой это как-нибудь Сам, как мы уповаем на Тебя.

И перед самым засыпанием, под мерные удары волн о камни, он подумал — ведь через три дня мне нужно быть в Североморске. А до этого — собрать вещи, одежду и книжки, и мелкие предметы обихода, без которых в общежитии не проживешь: кипятильник там, посуды немножко, грелку и плоскогубцы… Тридцатого вечером меня и папу встречает отец Киприан, он отвозит меня в Антоненборг, у нас заранее куплены билеты на поезд. Североморский вокзал, восемь двадцать вечера. В воскресенье мы уже на месте, полдня на то, чтобы осмотреться, отец Давид обещал помочь устроиться в общежитии, а первого сентября — первый день учебы. Интересно, какие там окажутся ребята, в семинарии. Будущие священники, наверное, не похожи на привычных деревенских парней с их грубыми шутками и постоянными силовыми играми, в которые не принимают тех, кто не очень ловкий. Билеты на Антоненский поезд лежат на телевизоре, я сам их туда положил.

Почему-то мысль о билетах на телевизоре — надежной и несомненной привязке к действительности — так успокоила Абеля, что он уснул без снов, и во сне ему думалось, что все непременно будет хорошо.

* * *

Послезавтра, утром двадцать восьмого августа, в четверг — так сообщал экранчик водоупорных электронных часов — Адам Конрад ловил крачек.

Дело в том, что предыдущие сутки они с братом ничего не ели. Совсем ничего.

Как заправский охотник (каким он, собственно, и был — только на более крупную дичь), Адам сидел в засаде не меньше трех часов подряд. Каждые несколько минут он подбирался на шажок, на полшажка ближе к камням, где мелькали белые крачиные крылья. Наконец ему удалось заметить птенца — коричневый комочек, больше напоминающий утенка, чем потомка белых морских ласточек-крачек. Тот ковылял к воде на коротких ножках, попискивая, и его пасло, суетясь вокруг, сразу несколько взрослых родственников. Один, как всегда, сторожил с воздуха — но к Адаму они успели привыкнуть, ведь он сидел меж валунов с самого начала отлива, а теперь вода отползла на целую пару метров по не слишком крутым камням. Умилительная картина — семейное крачкино счастье; в другое время Адам насладился бы ей сполна. Но сейчас он не наслаждаться пришел. Нет, он пришел добывать себе жрать. И пушистый птичий младенец вызывал у него только одну реакцию: повышенное слюноотделение.

Долг Абеля состоял в том, чтобы пугнуть птиц от воды, когда они подберутся туда с детенышем. Он сидел на валуне в полосе прилива, подобрав под себя ноги в резиновых сапогах, и пытался следить за происходящим — но на самом деле толку от него было немного, сплошная борьба со спазмами в собственном желудке. Его поташнивало от вида колыхающегося моря, от ползущего серого неба. Поэтому он пропустил нужный момент и вскочил с валуна, когда семейство крачек уже вошло в воду. Отреагировал Абель скорее на злобный взгляд брата, кольнувший его в висок; обернувшись, он увидел, как Адам грозит ему кулаком со своего поста, строя страшные рожи. Абель так неудачно вскочил, что поскользнулся на мокром камне и полетел в море, на лету успев испуганно перевернуться и выставить перед собой руки. Он упал так больно, что на миг ему показалось — запястье сломалось с сухим деревянным треском, как веточка; но нет — задавив крик, он поднялся на мелководье (вода, в которую он шлепнулся на четвереньки, измочив штаны и рукава штормовки, была глубиной в дюйм, не больше). Повертел рукой туда-сюда — вроде цела. С пальцев капала болотная жижа, остающаяся на обнажаемом приливом топком дне. Адам, чертыхаясь, промчался мимо него: своим падением Абель добился одного — он всполошил крачек, которые разом взвились в воздух и теперь пикировали на старшего брата с воздуха, трепеща крыльями и развернув хвосты, как жесткие веера. Однако умный птенец, вместо того, чтобы помчаться к укрытию в камнях, шлепнулся в воду и поплыл прочь с удивительной скоростью, и Адам, вбежавший за ним в море, черпнул сапогами воды. Краченок был уже далеко, он мчал от берега «на всех парусах», остальное семейство, нервно взвизгивая, чертило над ним виражи — кроме самого главного птичьего папаши: возмущенный людским вероломством, он продолжал бросаться на Адама сверху вниз, метя клювом ему в голову — и всякий раз успевал увернуться от взмахов его длинных рук.

Абель, который так и стоял в воде, растирая запястье, увидел, как его брат подхватил из-под ног увесистый камень и бросил в злую крачку. Он не рассчитывал попасть — просто желал отделаться от назойливого врага и сорвать злобу, но голыш угодил птице в самую грудь, и та упала в мелкую воду, вертясь в полете и кудахча, как курица. Крачка попыталась уплыть, шлепая крылами по водянистой каше, но Адам с первобытным воплем торжества упал на нее всем телом, и стоя на коленях в море, двумя руками рвал и выкручивал трепыхавшееся тельце.