Первая любовь королевы - [76]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Турнирная добыча

…Об Иове нам много говорят,

Его смирение хвалою лестной

Возносит до небес ученых ряд.

Но жен хвалить ученым, как известно,

Не по душе. Однако если честно

Нам рассудить, то вряд ли из мужчин

Тут с женщиной сравнится хоть один.

Дж. Чосер

1

Ранним-ранним утром — рассвет едва брезжил, серый, туманный — зазвонили все колокола Бедфорда и окрестных монастырей, призывая добрых христиан к исповеди. Впрочем, в это время уже мало кто спал. Хозяйки давно пробудились — надо было замесить тесто для масленичных блинов, тех самых, что выпекают после исповеди.

Кривые грязные улочки наполнялись людьми. В город, помимо гостей и рыцарей, потянулись маленькие церковные процессии из аббатств, явились монахи-августинцы и предлагали горожанам уже испеченные блины, превосходный монастырский эль и индульгенции, пришедшие из самого Рима.

Еще не рассвело, а повсюду уже началась праздничная суета, — это значило, что наступила Масленица. Иначе говоря — исповедальный вторник.

Замок ничем не отличался в этом смысле от города, и здесь тоже с первым ударом колокола поднялась суматоха. Рыцарям и дамам было трудновато пробудиться после вчерашнего пира и танцев. У многих гудела голова, женщины едва-едва успевали закончить свой туалет, и это портило им настроение.

К торжественной мессе многие опоздали, но, как и полагается, герцогская семья подавала пример благочестия: герцог и его старший сын — обоим предстояло участвовать в турнире — стояли на коленях у алтаря и истово молились, герцогиня тоже вовремя заняла отведенное ей высокое место, все ее дети были с нею — за исключением Джорджа, но на это мало кто обратил внимание.

Рыцари, с тревогой поглядывая на небо и отмечая с досадой, что туман не спешит рассеиваться, вопрошали: «Неужели, как на грех, день будет скверный, и дождь помешает турниру?» Впрочем, ни одной дождевой капли пока не упало, и можно было надеяться, что все пойдет своим чередом, как и было задумано.

Южная башня замка выходила на правый берег реки Уз, тот самый, где было устроено ристалище. Джейн, стоя у окна, могла видеть, сколько народу — вельможи, лорды, оруженосцы, оборванцы — кружит внизу, как колышутся разноцветные шелка палаток и трепещут на холодном ветру штандарты рыцарей. Дамы — одна наряднее другой — спешили занять свои места, пажи несли их подбитые мехом шлейфы, и тут же, преграждая дамам путь и заставляя их шарахаться в стороны, оруженосцы выгуливали лошадей перед турниром.

Участники облачались в стальные доспехи, слуги накидывали на железное убранство своих господ яркие плащи, и лорды, тяжело ступая, брели каждый к своему лагерю: кто — в стан зачинщика, герцога Йорка, кто — в ряды герцога Солсбери.

Галдеж стоял необычайный. Трещали трещотки. Гремели тамбурины. Сверкая одеждами, проносились впопыхах герольды.

Приглядевшись, можно было видеть, как восходит на трибуну герцогиня Йоркская со свитой, та самая красивая холодная дама, которая и навела своего супруга на мысль о том, как следует поступить с Джейн Бофор. Да, это была ее идея, Джейн помнила. Женщина, которую называли здесь Белой Розой, сказала: «Вспомните о нашей дочери, мой господин, об Анне!» Этот возглас, похоже, решил все.

Джейн отвернулась, даже отпрянула от окна, сжимая руки, прошлась по квадратному покою. Там, внизу, на берегу реки, было столько людей… и она ясно видела среди них тех, кто приехал именно ради второго турнира, чтобы сразиться за нее, за Джейн. Сколько, оказывается, бесчестных рыцарей в королевстве английском — прямо не сосчитать. У Джейн мелькнула мысль: «Пусть с каждым из них, Господи, случится что-то ужасное. Да-да, побольше сломанных рук и ног. А если некоторые невзначай свернут себе шею — так им и надо. Уж я-то об этом не пожалею».

— Вы настаиваете на этом платье, миледи? — отозвалась Сьюзен Милертон.

Джейн обернулась, пытаясь осмыслить вопрос. Леди Милертон, единственная дама из свиты Джейн Бофор, допущенная к своей хозяйке, с вопросительным видом держала в вытянутых руках наряд: нижнее платье из тонкой фламандской тафты медового цвета и верхнее, simara, по итальянской моде — из черного с синеватым отблеском дорогого бархата, скрепленное поясом под грудью, что создавало красивые складки, с двойными рукавами, отделанное белоснежным горностаевым мехом.

— Не слишком ли это мрачно, миледи?

— У меня нет причины радоваться!

Решения своего она не изменила. В сундуке с одеждой — единственном, что осталось от обоза, о прочем имуществе она ничего не ведала — Джейн выбрала для сегодняшнего дня именно это платье. И еще хорошо, что такое нашлось! Пусть это мрачно, пусть! Пусть это даже похоже на траур — веселиться нет никакого повода.

Если бы отец был здесь, если бы он знал! Джейн закусила губу, снова нервно вышагивая по комнате. Неужели это случится? Говорят, Йорк мстит за свою дочь. Но ведь с ней совсем не так все было. Анна Йоркская, как и полагается, была выдана замуж с соблюдением приличий, ее не разыгрывали, как какую-нибудь девушку из таверны в карты! О Боже, она заранее ненавидит всякого, кто сегодня сражается. Она всем претендентам желает смерти!