Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - [78]

— Если он убьет тебя, Эндрю? У меня ничего не останется, чтобы любить… или жить…

Он подошел к буфету, отколол кусок от сахарной головы и растворил его в виски, потом залпом выпил смесь. Когда он повернулся к ней, его лицо было бледным.

— Если я проигнорирую эти оскорбления, люди начнут плевать мне вслед, когда я буду на Маркет-стрит. Мое имя станет предметом насмешек. Я стану посмешищем для всего Теннесси.

— Драться на дуэли — это дикость. Каждый уважающий закон будет уважать тебя за отказ от дуэли. В этой самой комнате генерал Робертсон сказал тебе, что твоя смелость и репутация не требуют такого мщения. Он сказал, что если ты проиграешь, то будет страдать твоя семья, если же выиграешь, то это будет пиррова победа…

Она видела, что он словно слепой подошел к большому креслу и плюхнулся в него, закрыв лицо руками.

— Ой, Рейчэл, я старался так много сделать и потерпел неудачу во многих начинаниях. Меня поддерживало одно — чувство чести, и именно им я живу. Отними его, и я буду схож с палаткой, у которой подрубили топором главную опору. Я никогда не убегал от чего-либо и не уклонялся от выполнения своих обязательств. Заставь меня поступить однажды таким образом, и я буду уничтожен. Что же тебе тогда останется? Я перестану быть мужчиной.

— Потребуется намного больше смелости, чтобы проигнорировать то задиристое письмо и встречаться лицом к лицу с людьми на Маркет-стрит, чем стоять у Гаррисон-Милл против почти чужого человека, когда вы оба полны решимости убить друг друга.

— Быть может, это именно так, но я не обладаю такой смелостью. Если бы Дикинсон прислал свое письмо частным путем, то я, возможно, отыскал бы способ ответить ему аналогичным образом. Но теперь нет ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые не читали бы это письмо. Я все еще генерал-майор милиции, и сотни милиционеров прочитают это письмо и тотчас поймут, что я обязан сражаться с Дикинсоном. Если я откажусь, то не только лично я стану объектом бесчестья, им станет вся милиция. Если ее руководитель — трус, то тогда и они все трусы. Я должен либо драться на дуэли, либо подать в отставку. Я должен либо драться, либо отказаться от скачек. Я должен либо драться, либо продать нашу лавку, таверну и даже дом, да, наш дом. Либо я сражаюсь, либо теряю все.

Она выждала момент, а затем спокойно спросила:

— Эндрю, ты сражаешься с Чарлзом Дикинсоном на дуэли из-за спорных бумаг по оплате штрафа… или же из-за отвратительных слухов, какие он распространяет о нас и нашем браке?

— Как я могу сказать? Если бы Чарлз Дикинсон не питал ко мне такой ненависти, то он не стал бы нападать и на тебя. В равной мере если бы я был в состоянии вытерпеть его клевету, то ссора из-за штрафных бумаг не зашла бы так далеко.

— Но если ты понимаешь это, то и другие поймут. Они станут говорить, что дуэль была вызвана мною.

— Нет способа пресечь грязные пересуды, пока мы позволяем этому человеку чернить нас. Я должен раз и навсегда заткнуть ему рот.

— Это будет для нас обоих концом… и таким страшным концом нашей любви, нашей надежды.

— Нет, это будет хорошим концом: мы продолжим борьбу за нашу любовь. Но если мы позволим, чтобы все это продолжалось, то мы будем умирать каждый час и каждый день нашей жизни, умирать от подлых слухов и злокозненных обвинений. — Эндрю ходил по комнате. — Дикинсон хочет стать великим мужем Теннесси. При каждом повороте он видит, что я принижаю его. — Эндрю не смог удержаться от кривой ухмылки. — Даже его великий Плейбой был унижен и опозорен нашим Тракстоном.

Она подошла к Эндрю, взяла его за руки:

— Он — лучший стрелок в этой части страны. Он может трижды попасть в подброшенную монету, прежде чем она упадет на землю, он может попасть в струну на расстоянии двадцати метров.

— Он приложил большие усилия, чтобы распространить такие басни.

— Тогда… он… может промахнуться?

— Не совсем. Но обещаю тебе: я не промахнусь.

— Ой, Эндрю, я не хочу, чтобы ты был виновен в убийстве другого человека. Подумай о его жене… и об их сынишке.

Он стоял некоторое время, уставясь на нее, потом повернулся, подошел к двери и позвал:

— Молл, будь добра, подавай обед. И попроси Джорджа принести из холодной кладовки бутылку вина.

Она ожидала, что в дни перед отъездом в Гаррисон-Милл он изменит распорядок своего дня, займется приготовлениями, составит инструкции, выправит бумаги, подведет баланс расходов. Но он не сделал ничего такого. Он по-прежнему работал в поле, по утрам уходил в конюшню в Кловер-Боттом, увлекаясь выездкой лошадей, вечерами они сидели у камина, читая или же беседуя с друзьями, приходившими на ужин. Эндрю не обмолвился и словом о предстоящей дуэли.

Он должен был выехать в пять часов утра в четверг. Накануне они рано легли спать. Эндрю провалился в глубокий сон. Рейчэл не сомкнула глаз. Перед ее мысленным взором промелькнули все счастливые дни, пережитые ими, успехи и неудачи, каким изумительным был Эндрю — его нежная мягкая любовь в Байю-Пьер и в Поплар-Гроув; большой дом, построенный им в Хантерз-Хилл, чтобы превратить ее в великую леди Теннесси; карета, заказанная им для нее в Рождество, когда у них было так плохо со средствами; подарки, которые он привозил ей из Филадельфии, несмотря на трудности и неприятности.