Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - [120]

— Может быть, тебе стоит во время избирательной кампании предпринять объезд в поддержку мистера Адамса?..

— Тогда я вновь погрязну в политике по самые уши. Либо я в… полностью… либо полностью вне.

Неизбежный инцидент случился осенью, когда они убрали урожай и обнаружили, что для хлопка нет сбыта. Возможно, если бы Эндрю не был столь огорчен нехваткой денег, он не реагировал бы столь раздраженно на нападки сторонника Крауфорда сенатора Уильямса от Теннесси, считавшего, что настал момент, чтобы устранить навсегда Джэксона с арены борьбы за президентский пост. Сенатор Уильямс превратил критику в адрес Эндрю в основной пункт своей избирательной платформы. Эндрю поддержал своего старого друга конгрессмена Реа на пост сенатора, а Джон Овертон, Джон Итон и Уильям Льюис отчаянно боролись в Нашвилле в пользу Реа как кандидата в законодательное собрание, выборы в которое могли иметь решающее значение.

Вечером накануне выборов сенатора Джон Овертон приехал в Эрмитаж уставший и расстроенный, его сопровождал один из бывших генералов Эндрю. Рейчэл поняла по бледному лицу Джона, по неловкости его движений, что он на грани срыва. Она принесла двум мужчинам напитки и села на стул с прямой спинкой, внимая каждому слову.

— Эндрю, мы потерпели поражение. Реа не может победить. Ты должен занять его место и выставить свою кандидатуру в сенат — это единственный способ сокрушить Уильямса и его антиджэксоновскую платформу. Если мы нанесем поражение Уильямсу и ты попадешь в сенат, тогда наше положение в предстоящей президентской кампании в следующем году будет прекрасным.

Серые глаза Джона выглядели еще более темными.

— Собери одежду и поедем с нами. Схватка будет трудной, и твое присутствие необходимо.

Рейчэл почувствовала, что ей трудно дышать. Эндрю повернулся и внимательно посмотрел на нее. Через минуту он прошептал:

— Извините меня, я хочу поговорить со своей женой.

Он подошел к ней, обнял ее за талию и поднял с кресла. Гости покинули кабинет Эндрю, прошли через прихожую в гостиную. Он закрыл за ними дверь.

Эндрю и Рейчэл стояли в центре комнаты почти вплотную, и, не касаясь друг друга, не говоря ни слова, они напряженно старались проникнуть в душу стоящего напротив. В этот момент ее единственное желание сводилось к необходимости определить, каковы истинные намерения Эндрю, скрытые наслоением лет, ран, амбиций, успехов и неудач. Он застенчиво улыбнулся:

— Все будет просто, дорогая, если я осознаю, чего хочу. Я никогда не был так счастлив, как последние два года, живя спокойно здесь, в Эрмитаже, занимаясь плантацией, наслаждаясь общением с тобой.

Рейчэл старалась не выдавать голосом своих чувств:

— Есть время для бесплодия, есть время для плодоношения. Если ты хочешь, Эндрю, стать президентом, я понимаю, насколько это почетно…

— Нет, нет, я не ищу почета. Мне был оказан такой почет, который можно только пожелать смертному. Меня влечет возможность служить. Я буду бороться за эту страну каждую минуту с той же решимостью, с какой я сражался в Новом Орлеане.

— И с таким же успехом. Если ты хочешь именно этого, тогда, Эндрю, ради этой цели ты должен сделать все, что в твоих силах. Ты должен поехать с Джоном и генералом Колманом.

Он раскрыл ей свои объятия, и они прижались друг к другу, одинокие и немного несчастные.

— А как с тобой, Рейчэл? Какие могут быть последствия?

Она отошла от него, сделала несколько шагов к большому окну по фасаду дома, понурив голову и погрузившись в таинственное пространство, отделяющее размышления от грез. Что точно имел в виду Эндрю? То, что ей придется покинуть Эрмитаж, который она так любила, и переехать в Вашингтон-Сити? Что ей также придется стать слугой общества, войти в мир протокола и светской жизни? Хватит ли у нее сил для связанных с этим обязанностей после многолетних поисков уединения?

Мысли Рейчэл вернулись к прошлому, к Новому Орлеану и к приему, который она устроила по случаю дня рождения Эндрю после ратификации мирного договора с Великобританией, к письму ее кузена Джона Стокли, который сказал: «Мы имеем право на президента от Запада»; к вопросу, который тогда она задала себе: если все это преходяще, то стоит ли сопротивляться? Тогда она примирилась с положением, и ничего не изменилось. Если теперь перед ней самое важное решение в ее жизни, то как поступить, ведь сторонники Крауфорда и Клея не постесняются использовать ее личные дела, чтобы разрушить, если можно навсегда, надежды Эндрю Джэксона. Президентская кампания будет кроваво-жестокой и предельно горькой.

Не это ли имел в виду Эндрю, когда говорил о последствиях? Не хотел ли он получить ее согласие вновь стать жертвой политической бури?

Они оказались совсем без средств и были вынуждены занять денег у Джона Овертона, чтобы оплатить расходы Эндрю. Рейчэл не могла покинуть Эрмитаж: нужно было очистить хлопок, запасти на зиму продовольствие, обмазать хижины, перенести на новое место мельницу и построить новый хлопкоочистительный завод. Ему нужно было выехать… на… шесть месяцев, год? Она вновь остается одна в большом доме.

«Моя жизнь с Эндрю завершила полный цикл, — думала Рейчэл. — Как трудно для любого человека разорвать круг, предписанный судьбой! Мы прошли через все эти годы и через страдания только для того, чтобы к концу жизни оказаться во власти тех же самых трудностей, которые осаждали нас вначале».