Первая книга мечей - [3]

И тут без человеческого пота и боли ему просто не обойтись. А человеческий страх, притом доведенный до предела, послужит прекрасным подспорьем для магических заклинаний. Даже человеческой радости найдется применение (если только Кузнецу удастся найти способ вызвать эту редкую у людей эмоцию).

А когда все двенадцать мечей будут выкованы и извлечены из полыхающего горна, то для их закалки ничего нет лучше людской крови…

Прохладный ночной ветерок донес до ушей Малы нежные звуки флейт и тихий перестук барабанов задолго до того, как она увидела впереди еле пробивающиеся сквозь черную листву леса тусклые огни Трифолла. Вслушиваясь в тягучий похоронный напев, она с горечью подумала, что заставившая ее покинуть дом жуткая весть по большей части все-таки правда. Пробормотав себе под нос еще одну молитву Эрдне, Мала нетерпеливо подстегнула концами вожжей своего ездозверя. Но ее скакун был слишком стар для подобных подвигов (а особенно для долгих ночных путешествий) — и ему явно не нравилась торопливость хозяйки, поэтому он, словно назло ей, сбавил шаг. Мала уже была готова спрыгнуть с упрямой скотины и добираться до деревни пешком, но тут она услышала встревоженное кудахтанье словно почувствовавших ее приближение кур, а между деревьями замерцали окошки первых домов.

Оказавшись на главной улице — такой же узкой и замусоренной, как и главная улица в ее родной деревушке, — Мала вдруг почувствовала себя выставленной напогляд миллионам звезд, в свете которых высившиеся в нескольких километрах к западу Лудусские горы казались исполинскими серыми призраками. Здесь, в горах, осенью по ночам уже подмораживает, поэтому она оделась потеплей и поверх обычных рабочих штанов и свободной блузы накинула теплую шаль.

Звуки похоронного напева неслись из ратуши — самого большого и одного из немногих освещенных на всей улице зданий. Мала спешилась и привязала своего скакуна к общественной скотовязи, где стояло уже немало ездозверей. Все ее тело затекло от долгой скачки, и она на деревянных ногах направилась к дверям ратуши. Ее волосы густой черной волной покрывали плечи — пожалуй, только ими она и могла гордиться: лицо Малы многие назвали бы слишком плоским, а фигуру плоской назвало бы большинство. Сильное, тренированное мальчишеское тело — о какой женской красоте может идти речь?

Войдя в полутемный холл, она тут же заметила стоящего в тени арки мужчину. Из-за портьеры на дверях доносились музыка, шарканье и топот танцующих и гул голосов, а он стоял здесь в тени — совсем один. Его бородатое лицо не было ей знакомо, но что-то подсказывало, что этот человек занимает в деревне высокое положение.

Просто так проскочить мимо такой важной персоны было бы невежливо, поэтому Мала остановилась в шаге от высвеченной луной дорожки и вежливо спросила:

— Добрый господин, не будете ли вы столь любезны сообщить, где я могу найти кузнеца Джорда? — Она старалась быть в меру учтивой и по возможности скрыть свое нетерпение.

Но мужчина не ответил. Он только бросил в ее сторону странный взгляд: словно то ли не расслышал, то ли недопонял ее просьбы. Однако стоило ему повернуться к ней, девушка заметила на его лице величайшую скорбь… Или боль.

И все же она решилась заговорить снова:

— Я ищу Джорда. Кузнеца. Мы с ним… Мы должны были пожениться.

На мрачном лице незнакомца появился оттенок понимания.

— Джорд? Он пока еще дышит, дитятко. А мой сын — увы — уже нет. Но оба они здесь.

Мала шагнула за портьеру и в первый раз за свои семнадцать лет увидела столько людей одновременно. Ей показалось, что в залу ратуши набилось человек сорок, если не больше. Но зала была настолько велика, что, даже несмотря на такую толпу, в середине ее еще оставалось обширное свободное пространство для пяти покрытых черным гробов, освещенных лишь установленными в изголовье и в изножье свечами. В них лежали обернутые в саваны мужчины. Но погребальные одеяния не могли полностью скрыть их жестокие увечья и раны.

В ногах центрального гроба стояло кресло. И в нем восседал Джорд. У Малы при виде его перехватило дыхание; теперь она окончательно убедилась, что все, что ей рассказали дома, не было ни преувеличением, ни ложью: правая рука ее нареченного была отрублена почти у самого плеча. Короткий обрубок был забинтован чистым полотном, на белизне которого особенно ярко горели проступившие кровавые пятна. Его заросшее щетиной, осунувшееся лицо выглядело лет на десять старше. Мале даже показалось на секунду, что это не Джорд, а его отец. Он угрюмо смотрел в пол, но словно не видел ни его, ни величаво ступающих в шаге от него танцующих. Деревенские женщины, повинуясь доносившемуся из глубины залы глухому рокоту барабана, с плавной торжественностью вели вокруг гробов и кресла, в котором сидел Джорд, нескончаемый погребальный хоровод.

А за пределами круга остальные участники панихиды (их действительно было около сорока) разговаривали, рыдали, шутили, сплетничали, молились, ели и пили — короче, каждый вел себя, как считал нужным. В углу жрец Эрдне в белом одеянии утешал бившуюся в истерике женщину — ее отчаянные крики разносились по всей зале, перекрывая и музыку, и гул голосов. Судя по одежде, большинство из присутствующих были местными, деревенскими (Мале так и сказали дома, что все погибшие отсюда, из родной деревни Джорда). Девушка даже разглядела несколько знакомых по прежним приездам (для знакомства с родней Джорда) лиц. Но остальных она не знала, а несколько человек даже были одеты как-то странно, словно приехали издалека.