Первая гражданская война в Риме - [48]
Любопытно, что после убийства Октавия Цинна не озаботился избранием ему преемника и остался единственным консулом[604]. Почему так произошло, остается только догадываться; Марий, возможно, просто не захотел после такой блестящей карьеры занимать не столь почетную магистратуру консула-суффекта. На 86 г., как и следовало ожидать, и он, и Цинна были объявлены консулами (MRR II, 53), причем Цинна, естественно, в нарушение lex Villia annalis[605]. Если эпитоматор Ливия уверяет, будто речь шла о самоназначении[606], то Аппиан нейтрально пишет, что их избрали[607]. Версию о самоназначении Мария и Цинны приняли многие ученые, не уточняя, впрочем, имеют они в виду юридическую или фактическую сторону дела[608], тогда как другие указывает, что избирательная процедура все же имела место[609]. Иное дело, что переоценивать ее значение не стоит, поскольку в условиях, когда в Городе стояли войска, выборы явно не были свободными[610].
Высказывалось мнение, что произошло разделение сфер деятельности: Марий должен был взять на себя войну на Востоке, «ограничившись» тем самым внешней политикой, тогда как Цинна — внутриполитические дела (Rijkhoek 1992, 148149). Думается, что это несколько формалистический подход, поскольку победа над Митридатом дала бы Марию такие возможности, что Цинне скорее всего пришлось бы делиться с ним властью. Однако иного выхода у Цинны не было, ибо присутствие арпината в Городе создавало для него те же самые проблемы. Позволяя же Марию уехать на Восток, он получал возможность выиграть время и укрепить свою власть.
Однако всего через две недели после вступления в должность Марий скончался[611]. По одним данным, это произошло 13 (Liv. Per. 80; Flor. III. 21. 17), по другим — 17 января 86 г. (Plut. Маr. 46.6). Какое-то время Цинна, отныне сосредоточивший в своих руках наибольшую власть, оставался единственным консулом[612], а затем, уже к началу февраля, его коллегой стал Луций Валерий Флакк[613]. Возникает вопрос (исследователей, насколько известно, не занимавший), почему высшую должность не занял Гней Папирий Карбон, командовавший одним из корпусов при осаде Рима и ставший коллегой Цинны в последующие два года. В источниках этому каких-либо объяснений не приводится. Истолковать это можно, как представляется, таким образом: из четырех повстанческих командующих при осаде Рима Карбон сыграл наименьшую роль, даже о Сертории мы знаем в этом качестве куда больше, причем у Грания Лициниана (17F) его имя идет перед именем Карбона (Sertorio et Papirio). Иными словами, преувеличивать его влияние на тот момент не стоит[614]. Кроме того, неизвестно даже, был ли он до 87 г. претором, и нельзя исключить, что в 86 г. Карбон занимал именно эту магистратуру[615]. К тому же преемнику Мария пришлось проводить задевавший многих влиятельных лиц закон о долгах (см. ниже), и Карбон мог сам отказаться на 86 г. от консулата, что не помешало ему занять его год спустя.
О преторах 86 г. практически ничего не известно. Иногда предполагается, что одним из них был Луций Корнелий Сципион Азиатский[616], поскольку его консульство приходится на 83 г., т. е. прошел установленный lex Villia annalis интервал между консулатом и претурой. Однако, как показывают консулаты Цинны и Карбона, эти интервалы соблюдались в то смутное время далеко не всегда[617]. В. Шур безо всяких оговорок называет претором 86 г. Г. Флавия Фимбрию, но в источниках на сей счет ничего не сообщается[618].
В то же время с высокой долей вероятности можно предположить, что именно в 86 г. стал претором Серторий. Обычно его пребывание в этой должности относят к 83 г., иногда — к 87 г., 85—84 гг., 82 г.[619] Высказывалась также та точка зрения, что сначала он был плебейский трибуном, стать которым прежде помешал ему Сулла[620]. Но довольно странно, что одному из главных военачальников циннанской армии[621] досталась бы столь скромная, если не сказать, унизительно малая награда. А вот претуру, являвшуюся редким достижением для homines novi[622] (именно к их числу и относился Серторий), можно считать вполне достойным «призом» при «дележе добычи» после взятия Рима. Тем более что Цинна, как показывает история с уничтожением бардиеев, сохранял тесные отношения с Серторием, а потому вряд ли стал бы отталкивать его от себя не в меру скромной наградой (не говоря уже об отсутствии таковой). То, что Серторий поехал наместником в Испанию лишь на рубеже 83—82 гг., вряд ли можно считать сильным аргументом, поскольку если Цинна нуждался в нем, то мог пренебречь этим правилом.
В 85 г. Цинна вновь занял консульскую должность, а его коллегой стал Гней Папирий Карбон, то же произошло и на следующий год (MRR II, 57, 60). С одной стороны, это означало определенную стабилизацию власти, но с другой — противоречило традиционным республиканским принципам, предполагавшим смену консулов[623]. О каких-либо протестах по сему поводу сведений нет, что, впрочем, ничего не доказывает — это может объясняться и бесполезностью таких протестов, и их небезопасностью (в силу чего от них могли попросту отказаться), и состоянием источников.
