Первая должность - [13]

— Ниночка, ты одна? — раздалось из соседней комнаты.

— Нет, у меня гость, мама. В дверях показалась маленькая седая женщина и, ещё не видя Андрея, но уже улыбаясь, стала отыскивать его близорукими глазами.

— Меня звать Ирина Максимовна, — проговорила она радостно. — Хотите вымыть руки? Сейчас будем пить чай.

Вслед за ней появился только что вернувшийся с работы отец Нины, Василий Яковлевич, высокий и мрачный, ничему не удивляющийся мужчина в расстёгнутом коверкотовом кителе с железнодорожными погонами. Он сел за стол, отодвинул локтями тарелки, ножи и вилки, сразу нарушив красивую симметрию, и спросил Андрея отрывисто:

— Вместе с ней работаете?

«Видно, строгий у Нины Васильевны батька. Если бы знал, что она у нас творит, здорово бы ей досталось», — подумал Андрей и ответил осторожно:

— Вместе, да не рядышком. Она наше начальство.

— Ну и как она? Действует? — снова спросил Василий Яковлевич так, словно Нины не было в комнате.

Нина с беспокойством посмотрела на Андрея.

— Ещё как действует! — ответил он, успокаивая её своим взглядом. — У нас в Сибири про таких говорят: не согнёшь, не сломишь…

— Слава богу, хоть отца не подводит, — сказал Василий Яковлевич.

— Она у нас всегда хорошо училась, — заметила из соседней комнаты Ирина Максимовна.

— Довольно, мама, — раздражённо проговорила Нина, и Андрей с удивлением заметил: в её характере есть отцовская непреклонность. — Диплом и производство разные вещи… Почему вы из Сибири уехали, Андрей Сергеевич?

— Учиться хотел, а бабка не велела. Книг не велела покупать. Бывало, куплю книжку, номерок поставлю, будто из библиотеки взял — тогда ничего… А потом и про это догадалась и всё пожгла, только «Спутник сварщика» оставила. Переругался я с ней, зашил деньги в подкладку, стащил на кухне буханку хлеба и пошёл на станцию.

— Правильно сделал, — сказал Василий Яковлевич, разламывая яблоко пополам сильными пальцами.

— Ну, пришёл на станцию — до Москвы нормальных билетов нет. Есть одни мягкие. Распорол подкладку — все деньги на билет отдал.

— У вас решительный характер, — сказала Нина. — Вам, наверное, нравится там, наверху?

— Каждого человека характер направляет на свою работу. Ведь вам почему достаётся? Потому что ваш характер под нашу работу немного не подлаживается.

— А всё-таки достаётся? — усмехнулся Василий Яковлевич.

— Бывают и у неё, как и у всех, недостатки, — поправился Андрей. — Но ведь её работа тяжелей нашей. У неё совсем особая работа. Вот мы недавно брали обязательства, чтобы план выполнить — у нас о плане забота, а она взяла такое обязательство, чтобы мы ни разу на гвоздь не напоролись. Кому — план, а кому — гвозди.

— Как же вы всё-таки в Москву без денег ехали? — спросила Нина, стараясь увести разговор от неприятной темы.

— Так я же сказал, — у меня буханка хлеба была. Ну а потом пассажиры помогли. Утром просыпаюсь, слышу, внизу беседуют: вербовщик жалуется на свою профессию. Спрыгнул я вниз, вижу — сидит вот такой дяденька, кабачковые консервы зубами открывает. А вечером, когда я «Спутник сварщика» достал, он сразу понял, что я за птица, и стал меня в свою организацию привлекать. Златые горы сулил. Не то что хлеба давал — кипяток сам носил. И так до самой Москвы. Но я не пошёл к ним. Уж больно здорово расписывал. Думаю: чего-нибудь здесь не так. Ну, приехал в Москву…

— Чайку, пожалуйста, — проговорила Ирина Максимовна, входя в комнату с чайником.

Тут только Андрей вспомнил про поезд, посмотрел на часы и заторопился.

Нина проводила его до двери.

— Через порог не прощаются, — сказал Андрей.

— Да всё равно, — махнула рукой Нина, — хуже не будет.

«А всё-таки трудно ей живётся, — подумал Андрей, — хоть и салфетки в кольцах».

— А вы не теряйтесь, — проговорил он, переступив обратно в коридор. — Никакой беды в этом нет. Хорошая работа, как хороший конь, — не сразу к человеку привыкает. Ну, до свиданья!.. А за своими ребятами я сам стану приглядывать.

Нина заперла за ним и стояла в коридоре, удивляясь внезапно нахлынувшей на неё непонятной тоске, стояла до тех пор, пока не замер стук шагов по ступенькам, пока не хлопнула тяжёлая парадная дверь. Потом она вошла в столовую, принялась за ужин и, дождавшись, когда родители легли спать, уселась на подоконник, на своё любимое с детства место, и, глядя в чёрное небо, украшенное редкими разноцветными звёздами, задумалась. В комнате было тихо, только тоненько позвякивали слёзки абажура, когда проезжал грузовик, да на стене тикали часы, медленно и солидно. Время шло. Чтобы отвлечься, Нина решила составить проект приказа, который Роман Гаврилович просил представить ему завтра. Она села за письменный столик, за которым когда-то зубрила таблицу умножения, плакала над задачками, не сходящимися с ответом, делала курсовые проекты, обмакнула ручку в фарфоровую «непроливайку» с переводной картинкой, написала: «…во время уборки мусора в цокольном этаже центральной части здания произошёл несчастный случай с бригадиром разнорабочих», задумалась и вдруг поняла причину своего плохого настроения. «Ну, конечно, это оттого, что Арсентьев сегодня пожалел меня и из-за этой жалости лгал отцу, будто я хорошо работаю. А я своим молчанием поощряла и одобряла эту ложь. Теперь он станет думать, что я только трусливая девчонка и больше ничего… И правильно станет думать». И Нина почувствовала приближение одной из тех минут отчаяния, когда ничто не мило на свете.