Первая дочь - [13]

Напевная речь давалась ему легче. Мальчик присоединялся к хранителям во время утренних служб и напевал строфы, которые слышал со дня своего рождения. Если Байра принуждали говорить самостоятельно, он не мог вымолвить ни звука. Заикание казалось странной особенностью для такого сильного мальчика, почти не знавшего трудностей в остальных делах. Следствием этого недостатка была его застенчивость и неуверенность в себе, что делало Байра легко обучаемым, добрым и отзывчивым. Дагмар и благодарил богов, и тревожился о будущем племянника.

Частенько он задумывался о небольшом разрыве в руне силы, начертанной Дездемоной, и постоянно задавался вопросом, знала ли она, что делает.

– Да, Байр? – с запозданием откликнулся Дагмар и отвернулся от дерева, высившегося над могилой сестры. Он часто приходил сюда, поэтому его не удивило, что Байр знает, где искать дядю.

– А-а-ай-во, – выговорил Байр, указывая на храм.

– Он хочет меня видеть?

Байр кивнул, обходясь без слов. Они могли объясняться взглядами, движениями плеч и другими жестами, и племянника это вполне устраивало. У мальчика было выразительное лицо; бледно-голубые глаза и вихрастые черные волосы придавали ему сходство с волками, характерное для его предков из Долфиса. Дагмар с Дездемоной обладали тем же цветом глаз и волос. Мальчик походил на них, но унаследовал рост и силу выходцев из Берна, клана Медведя. Это клан его отца, и если мальчик когда-нибудь попадется на глаза Банрууду, то ярлу трудно будет не заметить сходства с людьми его племени. Но Банрууд в глаза мальчика не видел. Очень немногие за пределами храма знали о нем. Дред, отец Дагмара, приезжал искать дочь через месяц после ее смерти, и Дагмар показал дерево, у корней которого она истекала кровью. Но что Дездемона родила ребенка, пережившего мать, он не открыл. Проклиная богов и свою судьбу, мертвую дочь и нерожденного наследника, Дред уехал, и больше Дагмар его не видел.

Мальчик без подсказки простерся под деревом и прижался лицом к плоскому камню, покоившемуся прямо над головой умершей матери. Они словно соприкоснулись лбами. Таков был обычай их народа, выражение признательности мертвым. Когда Дагмар приходил сюда молиться, он точно так же приветствовал сестру.

– М-м-ма-м-ма, – выговорил Байр и встал.

Повернувшись лицом к храму, он сунул ладонь в руку Дагмара. Доброта составляла странное сочетание с его силой, и Дагмар радовался этой черте характера племянника. Сжав ладошку мальчика, он взглянул в его лицо. В груди поднялось горячее желание защитить этого ребенка, хотя его страхи за Байра не относились к типичным родительским тревогам. Он был более чем способен противостоять физическим угрозам, и Дагмара пугали опасности политического и мистического характера.

– Ты на кого-нибудь охотился… или с кем-то боролся? – спросил он у племянника.

На предплечье мальчишки красовалась большая царапина, и Байр беззаботно взглянул на нее, прежде чем встретиться со взглядом Дагмара.

– Ни кабанов, ни волков, ни медведей? – мягко продолжил Дагмар.

Мальчик покачал головой. За два года до этого он впервые лицом к лицу встретился с диким зверем – медведицей. Они стояли на том самом месте. Байру тогда исполнилось пять лет. Пришли навестить могилу Дездемоны, и тут откуда-то справа, из подлеска, внезапно донесся треск. Кто-то нарушил их уединение. Они вскочили на ноги. Все лесные звуки затихли, в воздухе повис запах опасности. В ушах у Дагмара отдавалось биение сердца; он затаил дыхание, но так и не учуял медведицу, даже когда она бросилась вперед, на них, на Байра, замершего возле дяди.

Потом тишину разорвал рев, и Дагмар сделал движение к мальчику. Он знал, что от медведя убежать нельзя и ему остается только схватить Байра в охапку, закрыть своим телом и молить богов о спасении. Однако племянника рядом уже не было. Сбросив оцепенение, он сорвался с места, но отнюдь не убегал прочь. Словно обрадовавшись появлению зверя, мальчишка понесся ему навстречу.

– Байр! – закричал Дагмар, но его голос заглушил утробный рев, вырвавшийся из горла мальчика.

Звук показался настолько несовместимым с размерами Байра, с объемом его груди и с человеческой природой вообще, что Дагмар попятился. Медведица сбавила ход, а мальчик все так же мчался между деревьев, молотя воздух своими детскими ручонками и топая ногами.

Байр взревел еще раз, и лес вздрогнул, листья затрепетали, а медведица свернула. Не останавливаясь, мальчик прижал руки к груди, опустил подбородок и врезался зверю в бок. Он походил на пушечное ядро, отлитое из безграничной ярости и непоколебимой уверенности. Крайне удивленная медведица завалилась на бок, и это выглядело почти смешно – гора косматого меха с торчащими лапами. Потом медленно поднялась и жалобно разинула пасть, словно моля о пощаде. Мальчик упал вместе со зверем, но сразу вскочил, широко расставил ноги, вытянул вперед руки, изображая кого-то большого и страшного, и опять заревел.

Пошатываясь, медведица заковыляла прочь, с треском ломясь сквозь подлесок. За ней, косолапя, спешили два медвежонка. Тяжело дыша и сжав кулаки, Байр смотрел, как они уходят, а Дагмар тем временем вспомнил, как пользоваться руками и ногами, дышать и разговаривать. Через секунду ребенок уже был у него на руках, и Дагмар прижался губами к его волосам.