Перуну слава! Коловрат против звезды - [7]

– Штаны ты тоже гашником не завязываешь? – спросил Ясмунд уже почти спокойным голосом, но Завид дёрнулся и даже заелозил пятками по земляному полу, словно стараясь отползти вместе со стеною сторожки. – Всё равно ж снимать, когда в лопухи побежишь.

Приворотник затравленно поглядел на Святослава. Князь вздохнул.

– Сколько дружинников сейчас в городе?

– Ч-чьих? – икнул Завид и, увидев, что Ясмунд снова разворачивает к нему голову, зачастил: – Тут сейчас две дружины, князь, государынина и наша… то есть князя… Глеба… наших сотня, детинец на нас сейчас, да три сотни государыни, только их сейчас в городе почти нет.

– А где? – терпеливо спросил князь.

– Так немцы же… князь… Государыня сотню навстречу выслала. Ещё сотня в Вышгороде, и полсотни в тереме, что за горой, стоят, – голос у Завида почти совсем выровнялся, хоть и подрагивал ещё, но заикаться и давиться словами он уже перестал. Метнул глазами в сторону Ясмунда и быстро добавил: – Князь.

– Князь, наши подходят, – радостно доложился из двери Клек. Из ночной темноты за порогом послышался нарастающий топот множества ног, почти заглушивший многоголосый надрывный лай, разнёсшийся над Боричевым взвозом.

– Добро, – князь снова повернулся к приворотнику. – Завид, хочешь хорошее дело сделать?

– Да, князь! – выпалил тот, глядя на Святослава преданными глазами и торопливо поднимаясь на ноги.

– Сам видишь, сторожевая служба у вас тут… – молодой князь огляделся на два тела на столе и покривил губу. Завид истово закивал головою с таким видом, будто дремал на лавочке совсем недавно кто-то совсем другой.

– Так что решил я вас своими людьми подменить. А вы, раз уж так устали, – князь усмехнулся, а Завид вжал голову в плечи и сглотнул, – можете идти в гридню и там отдыхать. Хочешь – отдыхай, а если не сильно устал – можешь провести моих людей, показать, где здесь у вас сторожи расставлены. Чтоб и мои гридни не заблудились, и ваши бы их за татей каких не приняли. А мне недосуг, надо с матерью поговорить и с братом. Ну как? Или отдыхать пойдёшь?

– Да, князь! Нет, князь! Не устал! Проведу! – окончательно оклемавшийся Завид вдруг отвесил князю поясной поклон. Опешили, кажется, все, даже Ясмунд.

– А «слава Перуну» куда делось? – не выдержал Вольгость.

Завид смутился.

– Так это… у нас же, – приворотник скосил на миг глаза на лежащих на столе товарищей и понизил голос, – ну, вон, крещёных много. И у государыни, а у князя – Глеба – так почти все, я вот только да ещё с полдюжины… Ну, государыня и говорит – чтоб, мол, не обижать крещёных-то, теперь не Перуна славить, а как в Царь-городе, старшим в ноги кланяться.

Повисло молчание.

Потом князь вздохнул.

– Да… вовремя мы. Ну давай, Завид, веди. Эй, Клек, принимай проводника!

Счастливый, похоже, не столько возможностью оправдаться за оплошку, сколько тем, что окажется подальше от лютого одноглазого, Завид стрелою вылетел за дверь.

– Верещага, а ты откуда его знаешь? – шепнул Мечеслав приятелю. Вольгость изумлённо оглянулся.

– Дружина, я в Киеве второй раз в жизни. А его вообще вижу в первый.

Видимо, лицо у Мечеслава стало… не очень умным, потому что Верещага, фыркнув, объяснил:

– Просто Завид, считай, самое частое имя. На дюжину хоть один Завид да найдётся, если не два или три. Вот ты сколько Завидов встречал?

Мечеслав пожал плечами:

– У нас как-то ни одного не довелось…

– Ну, значит, это в киевских землях только так. Но ведь угадал же?!

– А как из дозора к девкам отлучаются, ты тоже угадал?

Вольгость мигом развернулся и встретил прищуренный янтарный взгляд Ясмундова глаза широко распахнутыми честными глазами.

– Нет, воевода! Я не угадал, мне рассказывали, воевода. – И, хлопнув глазами, добавил с печальным вздохом: – Только уже не помню кто… и поблагодарить-то некого за то, что так пригодилось. Неладно вышло.

И снова печально вздохнул.

Икмор за спиною отца давился смехом.

– Ничего, – холодно промолвил Ясмунд, глядя уже мимо Вольгостя. – Дело поправимое. Почаще дозоры проверять буду, глядишь, и отыщу, кого тебе благодарить надо…

Улыбка с лица Икмора исчезла быстрее, чем снег на раскаленной сковороде.

– Ладно, – решительно сказал князь, обрывая разговоры. – Пора мне уже и матушку навестить…

Ограды боярских дворов в киевском детинце были, понятное дело, поосновательней, чем плетни и тыны подольских простолюдинов. Частоколы или бревенчатые заплоты вздымались выше человеческого роста. Не приведи Боги, прорвётся враг в город Старого Кия – чего покуда ещё не бывало, хвала Громовержцу, – каждый такой двор станет крепостью. Башнями поднимаются над оградами деревянные терема, а княжеский терем выше всех. Вышки на нём дубовые, а сами палаты – будто ночной туман облил молоком, да так и оставил белеть в сером предрассветье. Из белого камня воздвигли пленные болгарские – не из тех булгар, что сидят выше хазар на Итиль-реке, а из дунайских – мастера-зодчие покои Игоря Сына Сокола, а в тереме, что построили они за горою его супруге, говорят, и за водою к колодцу чернавок не гоняют – во дворе проложены трубы из лиственницы, вынь только клин-затычку – и потечёт вода. За такие труды, как рассказывали, Сын Сокола не только вернул болгарским пленникам волю, но и щедро наградил на дорогу.