Перстень вьюги - [6]

Лодка выбросила спасательный буй, но найти его среди бушующих волн было не так-то просто. Обнаружили ночью, заметив свет мигающей лампочки. Начались спасательные работы, которые нужно было закончить до рассвета, до налетов вражеской авиации. Водолазы тянули с корабля шланги — люди в затонувшей лодке получили воздух. Спасение лодки осложнялось тем, что она зарылась в вязкий грунт. До рассвета управиться не удалось. Когда поднялось солнце, зенитчики заняли свои места. Бубякин был трюмным машинистом, но сейчас вахту нес на верхней палубе. Почти каждый день Василий с другими матросами проворачивал штоковые приводы, очищая и смазывая шарниры, соединительные муфты и шестерни на приводах, внимательно осматривал фланцы и клапаны. Несложную эту работу делал почти механически; раз приказано, значит, нечего рассуждать, нужно исполнять. Громоздкая система действовала безотказно, но в глубине души Василий был уверен, что до самого конца войны ему так и не придется испытать ее в критической обстановке. Кроме того, для орошения погребов и тушения пожаров на корабле установлено еще несколько систем. Вахта трюмного машиниста у привода клапана затопления, как ему казалось, носила даже несколько формальный характер. По боевой тревоге он снимал запоры с головок, заключенных в палубные втулки, надевал на головки торцовые ключи. Во время боя, в случае катастрофы, могло поступить приказание с мостика или от командира электромеханической части… Но за пятьдесят дней войны еще ни разу ничего особенного не случилось, если не считать стычек с подводными лодками противника.

Штормило. Тяжелые, лоснящиеся волны перекатывались через палубу эсминца, и он дрожал, как пугливый конь. Корабль все время сносило, это затрудняло работу водолазов. Василий наблюдал, как на них натягивают скафандры, помогают надеть свинцовые галоши. На волнах прыгали стальные понтоны. Их должны были притопить на морской грунт и пристропить, они-то и поднимут лодку, вырвут ее из придонного песка.

Когда понтоны притопили, компрессоры мучительно долго их продували.

А день все разгорался, наливался красками и сиянием.

Василий не находил себе места, все гадал: как там Макухин?.. Жив ли? Может быть, лежит в затопленном отсеке, закоченевший? А ему письмо от Кати… может быть, самое важное письмо…

Неожиданно вода взбугрилась, стала желтой, поднялась куполом, и на поверхности моря показалась подводная лодка «Щ-305». Открылся люк рубки, и на палубу вышел капитан 3 ранга Зуев, вышли другие моряки, среди которых Василий сразу же узнал Макухина. Макухин тоже его узнал, стал что-то кричать, размахивать пилоткой. Значит, жив! Жив, жив!.. Бубякин почувствовал, как слезы хлынули у него из глаз.

— Тебе письмо от Кати! — закричал он во всю силу легких.

В бухту Синимяэд подводную лодку вели на буксире. На мостике теперь находился лишь капитан 3 ранга Зуев. Макухин и другие матросы, наверное, были на своих боевых постах.

Василий вынул из непромокаемого портсигара сложенное вдвое письмецо Кати Твердохлебовой, бережно разгладил ладонью. Письмо пахло пихтовой смолой. Родной запах далекого дома.

Он подумал о старенькой матери, пожурил себя за то, что редко пишет ей. Ведь письмо с фронта — это целое событие на руднике, и эту цидульку, конечно же, читают артельно, жадно ловят каждое слово. Еще никогда Василий так сильно не чувствовал своей связи с далеким сибирским рудником и его людьми.

А вот это Катино письмо Кешка получит, получит через каких-нибудь два-три часа…

Василию казалось, что все испытания позади, он обрадовался, когда на горизонте высветился знакомый глинт. Это была родная бухта Синимяэд, дом, защита. Поднимутся с Кешкой на галерею маяка, поделятся впечатлениями дня, Кешка расскажет, сколько страхов они натерпелись, пока лодка лежала на дне. А Василий заставит его станцевать и отдаст письмо от Кати. Василия, правда, удивило то, что над глинтом поднимаются полосы дыма. Эти полосы он вначале принял за тучи. Но то был дым. Все видимое пространство над бухтой потемнело от восходящих дымов. Откуда ему было знать, что враг прорвался в Эстонию, горят хутора, на дальних подступах к бухте Синимяэд идут ожесточенные бои, натиск фашистских орд сдерживают красноармейцы Северо-Западного фронта, а рядом с ними — истребительные батальоны эстонских рабочих во главе с неким Андрусом.

…Самолеты появились внезапно. Их не было видно за облаками дыма, но тревожное гудение все нарастало, заполняя небо. «Юнкерс!» — определил по низкому звуку Василий и ощутил, как болезненно сжалось сердце; корабль показался неуклюжей, беззащитной посудиной, и негде укрыться от надвигающейся беды. Ветер да волны… Ветер да волны… Хотя бы успеть войти в бухту… Нет, не успеть, не успеть. Корабль набирал ход, маневрировал. Матросы взлетали по металлическим трапам, торопливо занимали места у зенитных автоматов и орудий. Напряженные, бледные лица, суженные глаза и внешнее спокойствие в каждом движении. Не может скрыть волнения только молодой командир зенитной батареи лейтенант Трубилов: то и дело вскидывает бинокль, резко опускает его, кусает потрескавшиеся от ветра губы.