Перстень вьюги - [36]

Бубякин чувствовал себя увереннее Дягилева. В нем снова проснулся таежный охотник. Лес, болота — надежная защита. Он жалел только об одном: ему так и не удалось «обменяться опытом» по ленинградскому радио, а следовательно, повидаться с Наташей. Потому-то и завидовал Дягилеву. Знает ли она, что они вот так, вдвоем… Дягилев побывал у нее в госпитале, привез сердечные приветы Бубякину, другим ребятам. Она тоскует по своим «гусяткам». Бубякин внутренне был польщен, что на это трудное дело Дягилев посоветовал взять именно его, самого отчаянного парня, морячка. Он не сомневался, что рано или поздно вернется к своим, на какой-нибудь корабль, и вот тогда уж найдутся внимательные слушатели. А рассказывать будет о чем. Не каждого же посылают в глубокий тыл врага да еще с таким ответственным заданием!.. Случайной встречи с врагом Бубякин не страшился. Чему быть, того не миновать. Если встреча неизбежна, то пусть она случится ночью. Он был убежден, что ночью на оккупированной территории враг чувствует себя неважнецки. Ему небось за каждым деревом, за каждым камнем мерещатся партизаны. Дягилев — надежный товарищ. А кроме того, из каждого положения существует два выхода…

Они продвигались молча. Да и о чем было говорить? Бубякину хотелось курить. Он то и дело сплевывал слюну. Затянуться хотя бы один раз! Полез в карман, вытащил щепоть махорки, бросил в рот, пожевал. Вроде легче.

Ноги вязли в песке. Он был как тесто, засасывал. К ногам будто привязаны гири. Бубякин обрадовался, когда дюны кончились. Пот катил в три ручья. Впереди лежала залитая лунным светом полянка, гладкая, как стол. Но едва они ступили на затвердевший рухляк, как он зазвенел на весь лес. Он звенел, гремел, точно они шли по грудам хрустального стекла. «Ну и музыка!..» — злился матрос. В довершение ко всему он споткнулся, ударился коленом об острый камень и чуть не заорал от боли.

У Дягилева получалось как-то ловчее: он шагал почти бесшумно. А Бубякин сам себе напоминал слона в посудной лавке. Рухляк вызванивал и вызванивал свое — в пору поворачивать обратно! В конце концов Дягилев рассердился, сказал:

— Чего это вас мотает из стороны в сторону? Идите нормальным шагом.

— Так оно же громыхает…

— Пусть его… Не обращайте внимания.

В тайге Бубякин мог бесшумно подкрадываться к зверю. Там земля пружинила под ногами, делала шаг неслышным. А тут было что-то такое, чему и названия не подберешь. Тарахтит — и все. Будь оно проклято!

Когда добрались до торфоразработок, небо на востоке уже пожелтело. Огляделись по сторонам. Вокруг ни души. Около узкоколейки валяется заржавевшая вагонетка. Сиротливо чернеют обгорелые постройки. Земля седая от золы, и лишь кое-где проглядывают кусты папоротника-орляка. Уцелела только хижина деда Юхана.

И теперь Дягилев подумал: «А что, если Юхана угнали куда-нибудь и почему Юхан должен знать, где находятся партизаны?» Во всяком случае, в штабе Дягилеву было категорически сказано: он должен добраться вот до этой хижины. Тут его должны ждать. Но, судя по всему, никто не ждет. Тишина. Пустота.

Когда откуда-то из глубины леса по-костяному полоснула пулеметная дробь, оба упали, зарылись лицами в мох. Бубякин поднялся, смущенно оправил одежду.

— Аист! — сказал он. — Черт бы его слопал! Всегда трещит.

Дягилев подошел к двери, сердце забилось еще сильнее. Бубякин лежал за грудой торфа — прикрывал. Николай ударил кулаком, как было условлено. На стук никто не отозвался. Выждал немного, собрался с духом и постучал решительнее. За дверью послышалось кряхтенье, простуженный, хриплый голос что-то недовольно спросил.

— Торупилль… — негромко сказал Дягилев. Это был своеобразный пароль. — Тэрэ — здравствуйте!

В домике стало тихо. Потом звякнул засов, дверь открылась, и на пороге показался высокий старик в овчинном жилете, ветхих штанах и башмаках с толстой просмоленной подошвой. У старика была кудлатая борода, желтые свалявшиеся волосы. Глаза смотрели из-под насупленных седых бровей сурово, недружелюбно. В мускулах его темного лица, в выражении твердых губ, в не по-старчески прямой фигуре угадывалась сдержанная сила. Трудно было определить, узнал ли дед Юхан Николая.

— Проходите, — пригласил он на своем языке.

В небольшом помещении находилась печка. У окна стояла деревянная лавка. В углу на сухом камыше, чуть прикрывшись шубой из телячьей шкуры, спала светловолосая девушка. Дягилев вздрогнул: «Линда! Да уж не сплю ли я в самом деле?!» Ему показалось, что и война и все остальное — только сон и ничего больше. Вот он, дед Юхан, такой же, как был, вот Линда… лукавый чертенок Линда…

Конечно же, она не спала. Порывисто вскочила, ухватила Дягилева за руки.

— Вы?! Неужели это правда? Я не верю, что это вы… Коля…

Ее ясные синие глаза точно заглядывали в душу. Николай отвел взгляд. Он не мог сейчас, в первую минуту, сказать всего. Он только чувствовал, как дрожат ее руки.

— Мартин просил обнять и расцеловать вас обоих, — произнес он, скрывая смущение.

— Вы видели Мартина!.. — И она поверила всему, радостно улыбнулась. Затем опасливо покосилась на окно. — Вы задержались. К Андрусу поведу я. Бог мой! Чего я только не передумала за сегодняшнюю ночь! Я ждала, ждала, тряслась как в лихорадке. Человек с Большой земли. Я пыталась мысленно представить, какой он, человек с Большой земли. И вдруг — вы! Я, кажется, умру от счастья.