Перстень Люцифера - [8]

- Какашкин, ну что за меланхолия во взгляде? Вся мировая скорбь. Что за мазохизм, в конце концов? - возмутилась Женька. - Как не надело самому себя мучить? Вы бы Ивана Ивановича постеснялись. Он действительно пострадал, двадцать лет в лагерях провел, а не жалуется, и обид на все человечество не копит. Живет, да еще и другим жить помогает. А вы. Не стыдно?

- Женечка, - опустив очи долу, произнес смиренным, бесцветным голосом Какашкин. - Вы можете причинить мне душевную боль, но не в силах переполнить бездонную чашу моего терпения, ибо она - давно переполнена. Если бы вы прожили мою жизнь, вы знали бы, что такое - страдания. Настоящие страдания. Вся моя жизнь - это сплошное страдание. Я все расскажу в моей книге...

- О чем, Какашкин?! О чем вы расскажете?! - Женька подошла к столу, перелистала листы бумаг, лежащие около пишущей машинки.

- Сейчас прочитаем про ваши ужасные страдания, о которых даже страшно вслух говорить. Тааак, рождение, понятно: вас родили специально для того, чтобы впоследствии замучить. Дальше: пеленки постоянно ужасно пахли... Интересно, какие враги вам постоянно пахли в пеленки? С детства держали за решеткой. Это, наверное, про манеж... Связывали с младенчества... Это про пеленки... Не стыдно, Какашкин? Более осмысленное существование: четыре года страданий от поноса, пять лет - от запоров. Это серьезно. Тааак... Страдания от застоя - всю школу простоял в углу... Ого! Вы еще и боролись?! В то время, как большая часть населения боролась за построение светлого будущего, а остальная часть населения боролась до обеда с голодом, а после обеда - со сном, вы вели активную борьбу с режимом. Уже с детского возраста! Это надо же! Гуляя по Красной площади в Москве, пописали на Мавзолей. Ну, знаете, Какашкин! Вы просто террорист международного масштаба. Нет, в самом деле. На Мавзолей - это круто! Так, дальше все понятно: ишиас, понос-запор, голод-обжорство, плоскостопие, запор-понос, кругом враги...

Женька отбросила все бумаги на стол и смотрела на Какашкина, покусывая нижнюю губу.

- А вы знаете, Какашкин, что вы мне глубоко не безразличны? Это у меня по отношению к мужчинам не часто, поверьте. Но к вам я искренне неравнодушна. Я вас просто ненавижу. Вы своими мнимыми мучениями действительно измучили стариков-родителей, которые, несмотря на все ваше ничтожество, любили вас. Вы измучили жену и детей, которые до сих пор не могут прийти в себя после жизни с вами. Я ненавижу вас глубоко и искренне. И хочу, чтобы вы об этом знали. Я не буду спрашивать вас о Перстне, такой как вы давно в зубах отнес бы его Мышатнику. Судя по забегавшим глазкам я вижу, что вы уже с ним знакомы. Конечно же, две такие твари в одном доме не могли проглядеть друг друга. А вы знаете, Какашкин, что я - ведьма? Не из той категории женщин, которых так называют за мерзкий характер. Это не ведьмы - это обыкновенные стервы. А я - самая что ни на есть настоящая ведьма.

Я это к тому, чтобы вы знали, что если Перстень случайно попадет к вам, вы должны будете немедленно принести его ко мне. Если же вы так не сделаете, мне причтется показать вам, что такое настоящие страдания. И мне, может быть впервые в моей практике, это доставит искреннее удовольствие. Но, насколько я понимаю, знакомство с истинным страданием в ваши жизненные планы не входит. И еще - мне вот это, - она пнула носком туфли упавшие на пол бумаги. - Все вот это вот, ужасно надоело. Вы поняли меня?!

И уже стоя на пороге, обернулась:

- Вы знаете, Какашкин, давно вам хотела сказать, все время на языке вертится, да обычно люди кругом, неудобно как-то. Но сегодня я не смогу отказать себе в таком милом маленьком удовольствии.

Она огляделась, убедилась, что никого кроме них на лестнице нет, и почти радостно проорала:

- Ну и говно вы, Какашкин! Ну и говноооо!!!

И радостно побежала вниз, весело щелкая каблучками, по лестнице.

А все двери квартир на всех этажах распахнулись как по команде, и лестничная клетка наполнилась аплодисментами.

- Это не вам, Какашкин, не обольщайтесь! Это - мне. Вот уж никогда бы не думала, что мне будут аплодировать за хулиганские выкрики на лестнице! Охапкин! Не закрывайте, пожалуйста, двери! Я иду к Вам в гости!

Прокричала она, сбегая на второй этаж.

Глава седьмая

Поиски продолжаются. Старик Охапкин.

Старик Охапкин - это было ЧТО-ТО! Он ждал Рыжую Женьку, широко распахнув двери в жилище.

В дверном проеме можно было увидеть могучую мужскую фигуру, хотя и с солидным животом, но с плечами широкими, ручищами здоровенными, шеей красной и толстой, как окорок. А головы не было. Голову скрывал дверной косяк. Так уж получилось. Строители не рассчитывали на такого могучего жильца, и повсюду ставили стандартные двери. Но стандартные двери не годились для Охапкина. Стандарт и Охапкин были несовместимы. Даже в творчестве он был по-своему нестандартен.

К сожалению, очень по-своему.

Его лучший друг - Реставратор Летописей, однажды так высказался о творчестве своего приятеля:

- Безобразно, но зато своеобразно...

После чего разобиженный Охапкин не разговаривал с приятелем и демонстративно отлучил его от визитов к себе на целых три дня!