Перстень царицы Савской. Люди тумана. Прекрасная Маргарет - [10]

Как раз в это мгновение вошел профессор, за ним следовал мошенник-араб, у которого Хиггс купил какие-то древности. Выставив наконец за двери купца, мы объяснили профессору, как обстоят дела, и Хиггс, отнюдь не эгоистичный, когда дело идет о важных делах, хотя ему присущ этот недостаток в отношении мелочей, согласился со мной и сказал, что, по его мнению, Оливеру следует распрощаться с нами и вернуться в Англию.

— Не трудитесь, дорогой друг, — ответил капитан, — и не расточайте доводов. — И он кинул Хиггсу через стол письмо, содержание которого я узнал позже. Короче говоря, та самая девушка, которая была обручена с Оливером и отказала ему, когда он потерял состояние, теперь снова переменила свое отношение к нему, и, хотя она и не называла причины, произошло это, вероятно, вследствие неожиданной смерти сына его дяди.

— Вы ответили на это письмо? — спросил Хиггс.

— Нет, — сказал Орм и стиснул зубы. — Я не отвечал и не отвечу ни письмом, ни лично. Завтра я отправлюсь в Мур и стану путешествовать до тех пор, пока это будет угодно судьбе, а пока что я пойду взгляну на высеченную в скале скульптуру неподалеку от водопада.

— Ну, все в порядке, — заключил Хиггс после его ухода, — я очень рад этому, потому что уверен, что он пригодится нам, когда мы столкнемся с этими фенгами. Боюсь, что если бы он уехал, сержант тоже уехал бы с ним, а что бы мы стали делать без Квика?

Позднее я разговаривал на ту же тему с самим Квиком и повторил ему свое мнение.

Сержант выслушал его с тем вниманием, которое он всегда оказывал мне.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, когда я кончил говорить, — но, по-моему, вы оба одновременно и правы, и не правы. Всякая вещь имеет оборотную сторону, не правда ли? Вы полагаете, что капитан не прав, рискуя жизнью, когда у него теперь столько денег? Деньги, сэр, грязь, а раз капитан подписал условие, он должен ехать, и, кроме того, ни один волосок с его головы не упадет раньше времени, отпущенного ему.

А теперь, сэр, я пойду пригляжу за верблюдами и за теми еврейскими парнями, которых вы называете «абати», а я считаю просто мерзавцами; если они снова запустят пальцы в ящики с пикриновой солью, думая, что это варенье, как они это сделали вчера, когда я накрыл их, в Египте случится кое-что такое, от чего фараоны перевернутся в своих гробах, а десять казней египетских покажутся детской забавой.

На следующий день мы выехали по направлению к горам Мур.

Еще одно событие, достойное того, чтобы рассказать о нем, произошло в конце второго месяца нашего четырехмесячного путешествия.

Уже несколько недель ехали мы по пустыне; около двух недель, если память мне не изменяет, прошло с того дня, как Орм купил пса Фараона, о котором я расскажу ниже, и мы добрались до оазиса, который носит название Зеу, где я останавливался, когда пробирался в Египет. В этом оазисе, который не очень велик, но зато изобилует водой и финиковыми пальмами, нас приняли очень хорошо, потому что во время моего первого посещения этого оазиса мне посчастливилось вылечить местного шейха от воспаления глаз, а многих его подданных — от разных других болезней. Поэтому, хотя я и стремился поскорее отправиться в дальнейший путь, я согласился с мнением других, которые считали разумным уступить желанию проводника нашего каравана, опытного и умного абати (я все же никак не мог заставить себя верить ему) по имени Шадрах, и остановиться в Зеу на целую неделю, чтобы дать отдохнуть и подкормиться верблюдам, страшно отощавшим за время перехода через пустыню.

У этого Шадраха, которого, кстати сказать, его товарищи по неведомым мне в то время причинам звали Кошкой, был на лице тройной рубец. Сам он объяснил мне, что это след от когтей льва. А львы, надо сказать, были злейшими врагами племени зеу. В определенное время года — вероятно, тогда, когда им становилось трудно находить пищу, — они спускались с холмов, тянувшихся на восток и на запад приблизительно в пятидесяти милях к северу от оазиса, перебирались через пустыню, убивали множество скота, принадлежащего зеу, — верблюдов и коз, а часто и людей. Бедные зеу не имели огнестрельного оружия и были беззащитны против львов. Чтобы спасти стада, они загоняли их на ночь за каменную ограду, а сами прятались по хижинам, которые редко покидали между закатом и рассветом, разве только для того, чтобы подбросить горючего материала в постоянно пылавшие костры — единственное средство, имевшее целью напугать хищников, если они заберутся в селение.

Хотя была самая пора нападений львов, однако в течение первых пяти дней нашего пребывания в Зеу мы не видели этих огромных кошек, хотя они часто рычали во тьме неподалеку. На шестую ночь нас разбудили вопли, раздавшиеся из селения в четверти мили от нас, а когда на рассвете мы вышли, чтобы посмотреть, в чем дело, мы встретили унылую процессию, выходившую за его стены. Впереди шел седовласый старик-вождь, за ним, вопя, следовали женщины, которые от волнения или, быть может, в знак охватившего их отчаяния были полуодеты, а позади четверо мужчин несли что-то ужасное на плетеной двери.

Вскоре мы узнали, что произошло. Два или три голодных льва ворвались через крытую пальмовыми листьями крышу в хижину одной из жен шейха, той самой, чьи останки лежали на двери, и, убив женщину, утащили ее сына. Теперь этот шейх пришел умолять нас, белых людей, у которых есть ружья, отомстить за него львам, — иначе они, раз отведав человечьего мяса, не оставят в покое людей его племени.