Перстень Борджа - [15]

Тысячекратно прошу простить меня, светлейшая герцогиня, что так злоупотребляю Вашей любезностью. Да окажут Вам добрые силы нездешнего мира свое явное и постоянное содействие во всех Ваших делах».

— Вы читаете на удивление хорошо, — мечтательно произнесла вдовствующая герцогиня, когда молодой кардинал кончил. — Я просила бы вас прочитать еще раз этот шедевр образцового стиля и хорошего тона, но теперь нет времени. Я готова подождать вашего возвращения.

— Откуда, тетушка?

— С острова Монте-Кьяра, — произнесла вдовствующая герцогиня как нечто само собой разумеющееся. — Мы так договорились: Олимпия принимает приглашение, а вы будете ее туда сопровождать.

Тут молодой кардинал вскипел:

— Вы отдаете себе отчет, кто я, тетушка? Я кардинал, то есть лицо, стоящее лишь на два витка ниже Всевышнего, второе после папы; и чтобы я, не получив приглашения, отправился с визитом к какому-то безвестному авантюристу, подозрительному графенку, наверняка и выскочке и мерзавцу, о котором мне не известно ничего, кроме того, что он умеет мастерски подольститься к тщеславным женщинам вроде вас?

— Коль скоро уж вы заговорили об этих витках, — молвила вдовствующая герцогиня, — то соблаговолите припомнить, что Иисус Христос стоял на высшем из всех возможных витков и тем не менее без всяких приглашений ходил из дома в дом. Но давайте обсудим все серьезно. Вы не станете возражать, что в нашем трудном положении дружба с человеком, который в избытке обладает всем, кроме знатности, то есть как раз кроме того, что имеем мы, для нас более чем желательна. Ясно как божий день, что писклявая Олимпия для него лишь повод завязать с нами отношения, и мы не можем позволить себе упустить этот шанс. Ни в коем случае. Вы отправитесь на остров Монте-Кьяра вместе с Олимпией под тем предлогом, что вы уже давно намеревались побывать там с миссией.

Молодой кардинал утратил дар речи.

— С миссией? — наконец произнес он, придя в себя.

— Да, вы не ослышались, вот именно — с миссией.

— Уважаемая тетушка, — сказал молодой кардинал, — хоть для моего высокого церковного сана я недостаточно знаком с установлениями нашей святой веры, но все-таки не настолько, чтобы не знать — с миссией ездят к желтым китайцам, или к маврам в черную Африку, или к индейцам в Америку, но не на островок, до недавних пор принадлежавший папе и отстоящий от италийского побережья всего на несколько морских миль.

— Кому он принадлежал раньше, не важно, поскольку был необитаем, — возразила вдовствующая герцогиня. — А теперь на нем полно людей, которым, по слухам, граф платит хорошие деньги, но и только; их духовных, религиозных потребностей он удовлетворить не может. Вы побеседуете с ними, расспросите, в чем они нуждаются, может, им надобен священник, а возможно, новый костел, — уж не знаю, это ваше дело. Я разговаривала с вашим обожаемым секретарем, патером Луго. Он совершенно со мною согласен, пусть Illustrissimus съездит с миссией — это его слова, — может, отвлечется от иных забот. Кстати, что вас заботит, Джованни?

— Ничего не заботит, тетушка. Не представляю, что это патеру Луго вдруг померещилось.

— Рада слышать. Ну, а теперь готовьтесь в путь.

Вот так все и случилось: неуемная энергия вдовствующей герцогини Дианы и могучий талант организатора — таинственного графа ди Монте-Кьяра слились в одно чудесное и действенное целое, так что не прошло и часа, как молодой кардинал Джованни Гамбарини уже сидел в карете, единственной приличной карете, уцелевшей изо всего герцогского каретного парка после уже упоминавшегося народного загула, вызванного бегством герцога Петра из Кукани; в этой карете он и отправился в Римини, следуя за огромной дорожной колымагой Прекрасной Олимпии.

Как и предполагалось, когда они приблизились к Римини, навстречу им выехали двое слуг графа ди Монте-Кьяра и отвели их кареты в личные графские конюшни, находившиеся за его личной гаванью. Там на них набросилась туча челядинов и служанок, очевидно только и мечтавших о том, чтобы им позволили распрячь, напоить и накормить, вычистить и всяким иным способом обиходить их коней, а затем очистить от пыли, вымыть, отполировать и смазать маслом их кареты; поклажу кардинала и утварь певицы, ее арфу и чембало приняли другие слуги и с трогательной осторожностью переправили на палубу галеры «Буцентаурус», превосходного судна, целиком покрытого золотом и искусной резьбой, с двадцатью пятью веслами с каждой стороны и двумя мачтами с трехъярусными парусами, которые специалисты-мореходы называют «латинскими».

Прекрасная Олимпия держалась с кардиналом холодно и отчужденно; хорошо изучив мир и людей, она подозревала, что вчерашний перстень он подарил в состоянии опьянения и сегодня под предлогом святой миссии сопровождает ее единственно для того, чтоб вернуть назад свой подарок — например, вынудив ее обратиться с ханжеской просьбой о замене уникальной драгоценности стеблем соломы из яслей новорожденного Иисуса или чем-нибудь столь же бессмысленным, как это недавно произошло после ее гала-концерта в римской вилле у кардинала Сципиона Боргезе. И хотя общественное мнение без ущерба для нее, Олимпии, истолковало событие в лучшем смысле — будто бы замена произошла по ее, Олимпии, собственной инициативе, так что ей была сделана хорошая реклама, но реклама эта, черт бы ее побрал, обошлась немыслимо дорого. Поэтому Прекрасная Олимпия ехала всю дорогу в своей пузатой карете одна, даже не пригласив кардинала пересесть к ней и составить ей компанию, а когда они очутились на палубе галеры, Олимпия, которая уже не могла уединиться, держалась как святая Доротея, предаваясь молитве и размышлению; право, во всей Италии никто даже представить себе не мог, кроме разве ее любимого мужа, известного трубочника Карло Тести, что жизнь ее не так уж легка, а, напротив, очень даже тяжела, и ей, певице Божьей милостью, приходится много трудиться, чтоб сохранить в целости все, что относится к ее ремеслу: славу, голос, безупречную репутацию, легенду о красоте, и держать репертуар на уровне требований времени, а сбережения — в безопасности.