Перстень без камня - [16]

Возможно, разница была обусловлена воспитанием. Тильдинна Брайзен-Фаулен, в девичестве Онлопп, провела детство и юность в отеческом доме. Ее муж с восьми до шестнадцати лет воспитывался в частной школе для юношей, и хотя был скорее тихоней, нежели забиякой, однако научился и драться, и в окна лазить, и наставнику врать, и удирать из школы с целью предаться запретным радостям — от фруктов в меду на первой ступени обучения до кабацкого кутежа на последней. Поэтому прогулка по задворкам ранним утром натощак его ничуть не вдохновляла. Сначала Вальерд шел за обожаемой супругой, потому что чувствовал себя виноватым за утренние недоразумения. Затем он надеялся, что ей вот-вот надоест и они вернутся назад, к удобствам, горячему чаю и свежим булочкам. Но «приключение»? Это могло затянуться надолго. Пора принимать меры. Нужно заинтересовать Тильдинну чем-то, что прямо сейчас происходит в Бедельти, вот только чем? С фантазией у сударя Брайзен-Фаулена было слабовато. Тропинка тем временем становилась все круче, приходилось смотреть под ноги. Что же посулить своенравной женушке? Может быть… морскую прогулку? Да!

— Послушай, Тиль! — воодушевленно начал Вальерд. — Как думаешь, не покататься ли нам на лодке?

— Лодка! — воскликнула Тильдинна. — Да!

Вальерд не успел обрадоваться быстрому успеху. Тиль обернулась, ухватила его за локоть и ткнула пальцем вперед и вниз:

— Смотри, Валь! Лодка с тюленями! Вон, в бухточке! Скорей, я хочу прокатиться на лодочке! Помоги мне спуститься. Что ты сказал?

— Я просто поперхнулся, дорогая, — неискренне ответил сударь Брайзен-Фаулен. — Просто поперхнулся.

И супруги начали спуск в бухту.

* * *

Орвель дор Тарсинг, король Трех ветров, которого военный советник Юга и начальник его собственной секретной службы единодушно сочли умным человеком, в это утро чувствовал себя полным дураком.

Нет, хуже. Он чувствовал себя дураком, выставленным на посмешище.

В этом чувстве не было ничего нового или необычайного. Орвель испытывал его уже много лет, регулярно, каждые полгода — то есть каждый раз, когда во время празднования смены сезонов он становился ключевой фигурой карнавала. Будучи монархом, дор Тарсинг привык к постоянному вниманию. Куда бы он ни шел, за ним словно следовал невидимый источник света, луч которого безжалостно высвечивал все подробности поведения короля. Но большую часть года любопытство зрителей было вполне терпимым, и лишь на переломе зимы и лета молодой король ощущал внимание зевак почти физически, как липкую пленку на коже.

Если искать сравнение, весь год посетители островов на него лишь поглядывали вскользь, слегка интересуясь, не забыл ли он застегнуть штаны. А во время праздника они наблюдали пристально, желая не пропустить момент, когда штаны окажутся расстегнутыми. И то, что момент настанет, было известно заранее и наверняка.

Именно так Орвель дор Тарсинг относился к своему родовому проклятию — как к расстегнутым штанам. Многим этот образ показался бы очень странным, а еще незаслуженным и нелепым. Кто-то видел в наследственном проклятии мрачную романтику; кто-то — обычное житейское обстоятельство; кто-то — удачу, позволившую Тарсингам из обычного золотого рода сделаться династией монархов, пусть даже королевство их было крошечным, едва ли не игрушечным. И вряд ли кто-нибудь разделил бы взгляды Орвеля на этот счет. Так или иначе, он своими взглядами ни с кем не делился. Молодой король вообще был немногословен, а уж когда дело касалось его личных переживаний — особенно.

Кое-что о нем могли бы поведать слуги, но прислугу для замка отбирал не управитель, а сам королевский почтальон. Поэтому немолодой слуга-южанин, отворивший дор Тарсингу дверь в тронную залу, лишь сочувственно покачал головой — и то не раньше, чем остался один, с внешней стороны двери. Никому, кроме главного почтальона, он не доверил бы даже сам факт того, что Орвель приходил сюда. А слов короля честный слуга из-за двери не слышал и расслышать не пытался. Только голос, негромкий и невеселый.

Орвель сделал десяток шагов и остановился перед тронами — большим и малым. Он склонил голову, приветствуя восседающих мужчину и женщину, величественных и неподвижных, укутанных в золотые парчовые плащи.

— Здравствуй, папа, — тихо сказал король. — Здравствуй, мама. Ну вот, завтра у нас будет лето. Опять. У меня ничего нового, на островах тоже — и это хорошо. Акулий клык! Как же мне надоело быть королем вместо тебя, папа, кто б только знал! Нет, мама, я пока не собираюсь жениться. А может, и вовсе не соберусь. Ну не смотрите так укоризненно, я понимаю, что должен продолжить династию. Но что поделать, не встретил я до сих пор свою королеву.

Король вздохнул и вытащил из-за трона метелочку, связанную из разноцветных птичьих перьев — желтых, зеленых, розовых. Этой метелочкой он аккуратно и тщательно принялся обметать пыль со лбов, щек, носов и подбородков своих родителей. Пыли было немного. За бывшими королем и королевой ухаживали специальные люди, но Орвель сам велел, чтобы они тревожили покой царственной четы не чаще, чем раз в неделю. Порядок был установлен еще тогда, десять лет назад, когда консилиум лучших магов обоих континентов сообщил наследнику, что король архипелага Трех ветров Инвойд дор Тарсинг более не может править островами.