Персонных дел мастер - [250]

В мастерской прославленного Ларжильера было весело и многолюдно: сей мастер в отличие от синьора Реди не столько поучал, сколько шутил. Никола Ларжильер и при новом правлении оставался самым модным портретистом: сам регент и его дочь, герцогиня Беррий-ская, заказывали ему свои портреты. А за знатью в мастерскую прославленного мастера тянулись банкиры и откупщики, купцы и мануфактуристы.

В этом многолюдстве Никола Ларжильер, свесив тройной подбородок на кружевное жабо, плыл, подобно солнцу, и каждый ученик норовил поймать его взгляд. И все же Никиту мастер сразу отметил, причем не столько как чужеземца, а как ученика иной школы.

— Гляньте на эту работу, господа! — воззвал месье Никола, задержавшись возле портрета Мари, к своей свите.— У этой девушки, слов нет, славные глаза, и художник словно сумел заглянуть в ее душу. Но какого рода и положения эта девица? — Мастер обернулся к .Никите и строго спросил: — Где ее наряды, где уборы, Наконец, где ее поступь? Вы мне говорите, что она княжна, принцесса, но я пока зрю только красивую девушку! Принцесс так не пишут! — важно заключил месье Ларжильер и затем сочувственно потрепал Никиту по плечу: — Впрочем, все понятно, мой друг, вы попали в дурную школу этого старикана Реди, который все еще бредит великим прошлым своей Италии. Достаточно посмотреть на вашу «Обнаженную римлянку». Меж тем наши парижанки, месье, живут не прошлым, а настоящим. И женщинами их делает не столько натура, сколько портные! — В свите Ларжильера раздались дружные смешки.

Никита попробовал было заступиться за бывшего своего наставника, но месье Никола решительно махнул рукой, как бы перечеркивая все его итальянские уроки.

— Скажите, чего не хватает этому достойному ученику Томмазо Реди? — обратился он к своей свите и сам же ответил: — У него нет главного, господа: нет пока знания аксессуаров и приятности, нет шарма! А без этого нет современного искусства, мой дорогой друг! — И Ларжильер важно принялся растолковывать как Никите, так и своей свите: — Портреты сочинять труднее всего — тут требуется глубокий ум, говаривал наш великий Мольер! А вы пишете пока не разумом, а на глазок, пишете, как видите. Меж тем портретист сегодня не пишет, а сочиняет портрет, яко историческую композицию! И как исторический живописец поправляет историю и придает ей недостающий героизм и возвышенность чувств, так и портретист исправляет недостатки натуры. К примеру, толстые ляжки вашей римлянки нужно поправить, нос, чуть кривоватый, не только можно, но и нужно попрямить! И потом, месье, писать надобно не человека, а персону, и потому костюм — неотделимая и важнейшая часть картины! По наряду вы узнаете персону, и оттого каждая пуговица и позументы должны сверкать, шелковая орденская лента переливаться цветами, даже бархат камзола и алмазные пряжки на башмаках говорить нам о высоком положении персоны. Вспомним, сколь скромен был наряд великого Людовика в последние дни его царствования. Король в расстройстве от своих неудач почти всегда носил черное платье, но, когда он распахивал глухой кафтан, под ним на камзоле переливалась лента с бриллиантами стоимостью на восемь — десять миллионов ливров, и вы сразу понимали, что перед вами персона! В каждом заказчике мы ищем персону, господа, отсюда ведь мы и получаем звание «персонных дел мастер».

— А как же быть с лицом человека, как угадать его характер, передать его взгляд? Это же нельзя сочинить! — возроптал было Никита. Но Ларжильер величественно отмахнулся.

— Лицо, конечно, должно иметь сходство с моделью, но и его потребно досочинить. Не изобразите же вы герцога с красными глазами кролика? Само собой, вы подарите ему мужественный и благородный взгляд. И он будет за то вам благодарен, мой друг! Что немаловажно при расчете! — Ларжильер лукаво оглядел свою свиту, где опять раздались одобрительные смешки.— А говоря напрямую, мой друг, лицо модели — второстепенная деталь портрета. Главное — костюм, главное — аксессуары! Этому и учитесь в Париже! — заключил великий мастер и двинулся к следующему ученику. На том, собственно, и закончились все уроки господина Ларжильера. Как скоро убедился сам Никита, самый модный портретист в Париже редко осчастливливал своим вниманием учеников, занятый своими собственными заказами. И большей частью двери его мастерской были на замке, гак что Никита был скорее благодарен Ларжильеру не за его уроки, а за пропуск, который королевский «персонных дел мастер» раздобыл для ученика-московита в картинные галереи Лувра и Люксамбура. Там Никита снова встретился с полотнами великих итальянцев. А к ним добавились великие французы: Никола Пуссен и Клод Лоррен. В Люксамбуре же он открыл для себя фламандца Рубенса, написавшего в этом дворце знаменитые картины из жизни Марии Медичи и Генриха IV, основателя королевской династии Бурбонов.

В этих походах по картинным галереям Никиту стал сопровождать молодой и беспечный повеса Сергей Строганов, явившийся в Париж изучать гишторию и философию. Никита встретил земляка на улице Кенкампуа, которая в тогдашнем Париже более всего подходила для изучения нынешней философии жизни. Здесь ведь размещалась контора и банк Джона Ло, наводнивший Францию бумажными ассигнациями и акциями «Компании южных морей». Купеческое сердце Строганова, конечно же, не выдержало, и он пустился в лихие спекуляции акциями известного прожектера Джона Ло и стал их скупать именно тогда, когда многие умные люди стали их продавать. «Компания южных морей» вскоре лопнула и оказалась «компанией южных пузырей»! Молодой купчик Строганов вместо тысячных доходов понес прямые убытки и вышел из Всеобщего банка Джона Лo, печатая столь крепкие слова, что Никита сразу же окликнул его: «Земляк!»