Перси Джексон и певица Аполлона - [4]

Тут Гроувер схватил меня за руку:

— Гляди!

Я проследил за его взглядом. На той стороне площади на открытой площадке толпились рабочие, устанавливая свет и микрофонные стойки, подключая исполинские колонки — наверное, готовились к предпоказу какого-то мюзикла.

Тут-то я её и увидел. Наша золотая дамочка пробиралась к платформе. Она перелезла через полицейское заграждение, просочилась между рабочими, оставившими её явление совершенно без внимания, и устремилась прямиком к лестнице на сцену. Обернувшись к запрудившей Таймс-сквер толпе, она улыбнулась, словно предвкушая аплодисменты, которыми та вскоре неизбежно разразится, — и двинулась к центральному микрофону.

— Ой, боги мои! — простонал Гроувер. — Если эти колонки у них подключены…

Уже мчась к сцене, я на бегу запихивал в уши спасительный воск…

Драться с автоматонами — та ещё радость. А драться с ними в толпе смертных — самый верный рецепт катастрофы. Морочиться о безопасности смертных (и своей заодно) и параллельно выдумывать способы поимки келедоны мне совершенно не улыбалось. Нужно было как можно скорее эвакуировать Таймс-сквер, не учинив при этом масштабную панику.

Ввинтившись в толпу, я схватил за плечо ближайшего полисмена.

— Эй, там президентский кортеж на подходе! — сообщил я ему. — Вам, ребята, лучше бы побыстрее расчистить улицу.

Я ткнул пальцем куда-то в сторону Седьмой авеню. Никакого кортежа там, разумеется, не было, но я изо всех сил постарался как следует его себе представить.

Дело в том, что некоторые полубоги умеют контролировать Туманы. Это значит, они могут заставлять людей видеть то, что им нужно. Не то чтобы я был в этом деле большой мастер, но попробовать стоило. Президентские визиты тут дело обычное — в городе штаб-квартира ООН, все дела, так что, я надеялся, у копа есть все шансы купиться.

Ну, он и купился — поглядел в указанном направлении, увидал выдуманную мной вереницу лимузинов, изобразил на лице омерзение и что-то забормотал в свою рацию. С воском в ушах я не знал, что именно, но прочие копы тут же начали оттеснять толпу в боковые улицы.

К несчастью, келедона за это время успела выбраться на главную сцену. Нам до неё оставалось ещё футов пятьдесят. Наша золотая дива сцапала микрофон и постучала по нему пальчиком. «БУМММ, БУМММ, БУМММ», — разнеслось по окрестным улицам.

— Гроувер, — завопил я, — уже давай начинай играть на этой чёртовой лире!

Если он что и ответил, я этого уже не услышал: я стремглав мчался к сцене. Рабочие препирались с полицией, так что никто и не подумал меня останавливать. Я вскарабкался по ступенькам, вытащил из нагрудного кармана ручку и свинтил колпачок. В руке тут же возник мой меч, Волнолом, хотя я совсем не был уверен, что он как-то спасёт положение. Вряд ли Аполлон сильно обрадуется, если я обезглавлю его бэк-вокалистку.

До келедоны оставалось ещё футов двадцать, когда куча вещей решила произойти вся и сразу.

Во-первых, золотая певица взяла ноту, такую мощную, что она пробилась сквозь мои восковые затычки. Голос её разбивал сердце и наполнял то, что осталось, тоской и надеждой. Даже профильтрованный через воск, он едва не швырнул меня на колени — мне отчаянно захотелось повалиться наземь и залиться слезами. Именно это и сделали несколько тысяч человек на Таймс-сквер. Машины встали как вкопанные. Полиция и туристы повисли друг у друга на шее, рыдая и обнимаясь в поисках утешения.

Тут я ощутил и другой звук — Гроувер, как сумасшедший, терзал струны лиры. Я ничего отчётливо не слышал, но почувствовал, как по воздуху кругами разошлась магия, так что даже сцена у меня под ногами содрогнулась. Спасибо нашему каналу эмпатии, я уловил отблески Гроуверовых мыслей. Он пел про стены, пытаясь создать каменный саркофаг вокруг келедоны.

Хорошая новость: это вроде как сработало. Между мной и келедоной прямо из сцены вверх выстрелила кирпичная стена; она сшибла микрофонную стойку и прервала песню. Плохая: к тому времени, как я понял, что происходит, останавливаться было уже поздно. Я со всей дури влетел в стену, извёстки в которой не оказалось, так что мы с кучей кирпичей в едином порыве рухнули келедоне на голову.

У меня слёзы вышибло из глаз; кажется я сломал нос. Не успел я вспомнить, кто я и где нахожусь, как келедона выбралась из-под кирпичей и отшвырнула меня прочь — а затем гордо воздела руки к небесам, словно всё это был поставленный сценический трюк.

— Та-дааааам! — пропела она.

Микрофон её больше не подзвучивал, но такому голосу это и не нужно. Смертные живо прекратили рыдать и уже поднимались на ноги, аплодируя певице и подбадривая её ликующими воплями.

— Гроувер! — проорал я, не уверенный, что он меня вообще слышит. — Быстро играй что-нибудь ещё!

Я подхватил меч, кое-как встал и кинулся на золотую деву. С тем же успехом можно было кидаться на фонарный столб. Она проигнорировала меня и затянула новую песню.

Пока я боролся с ней, пытаясь хотя бы сбить с ног, температура на сцене принялась подозрительно повышаться. Пела келедона на древнегреческом, но мне хватило нескольких знакомых слов: «Аполлон», «солнце», «золотой огонь». Это было что-то вроде хвалебного гимна богу. Металлическая кожа живой статуи раскалилась. Запахло палёным, и после недолгого раздумья я понял, что это моя рубашка.