Персепликвис - [18]
— О чем ты?
— Ты во второй раз повторил слова Гвен, сначала на мосту и вот сейчас. Однажды она сказала мне то же самое и практически теми же словами.
— Неужели?
— Она изучала мою ладонь и сказала, что на ней есть развилка, обозначающая момент, когда мне придется принимать решение. И я должен буду выбрать тьму и отчаяние или добродетель и свет. Она сказала, что этому будет предшествовать ужасное событие, смерть одного из самых любимых мной людей.
— Гвен так сказала?
Ройс кивнул:
— Но тебя там не было. Ты не мог слышать ее слов. Мы сидели вдвоем в ее кабинете, год назад. Я запомнил, потому что в ту ночь в «Розу и шип» пришла Ариста, а ты напился и принялся лепетать что-то про паразита, которым являешься. Так откуда ты узнал?
Адриан недоуменно пожал плечами.
— Я ничего не знал, но… — Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Что, если это сделала она? Что, если не я цитировал ее слова, а она мои?
— Что?
— Гвен была прорицательницей, — сказал Адриан. — А что, если она увидела твое будущее, но не полностью, а лишь отдельные отрывки, как Фан Ирлану в деревне тенкинов? — Адриан снова оказался у стены, его взгляд блуждал по камере. — Она могла увидеть нас на мосту и здесь, в камере. Она знала, что я скажу, и то, что ты не захочешь меня слушать. Вероятно, она поняла, что тогда, на мосту, ты скорее всего проигнорируешь мои слова. Вот почему она сама их произнесла. — Казалось, на Адриана снизошло озарение, так он торопился выговориться: — Гвен знала, я для тебя не авторитет, но к ее словам обязательно прислушаешься. Ройс, поверь, Гвен не хотела, чтобы ты умер. Она согласилась со мной. Возможно, в прошлом я и совершал ошибки, но не сейчас. Теперь я уверен в своей правоте, потому что Гвен увидела будущее и поддержала меня. — Он триумфально вскинул руки над головой и опустился на пол возле стены. — Ты не можешь покончить с собой, — ликующе продолжал Адриан с таким видом, словно ему удалось одержать победу в очень важном споре. — Ты не можешь так поступить, потому что это будет вопреки ее воле!
Ройс выглядел смущенным.
— Но если она все знала, почему не попыталась изменить? Почему позволила мне уйти с тобой? Почему не рассказала обо всем?
— Ну, это же очевидно. Она хотела, чтобы мы ушли, и либо не могла избежать собственной гибели, либо…
— Либо что? Хочешь сказать, что она хотела умереть? — скептически спросил Ройс.
— Нет, она знала, что должна умереть.
— Почему?
— Понятия не имею. Может быть, она видела в будущем что-то еще, какое-то событие, настолько важное, что из-за него стоило умереть на мосту. В любом случае она не хотела, чтобы ты покончил с собой. И мне представляется, что она предельно ясно дала тебе это понять.
Ройс откинулся назад с такой силой, что ударился затылком о каменную стену. В голове у него загудело.
— Проклятие, — тихо выругался он и закрыл глаза.
Мовин Пикеринг смотрел на дворцовую площадь с балкона четвертого этажа. Снова начался снегопад, в воздухе закружились крупные белые хлопья. Они падали на сырую землю, медленно перекрашивая в белый цвет оставленные повозками и каретами колеи. Снежинки одна за другой опускались на землю и таяли, но каким-то образом им удавалось одерживать победу над таянием. Луж становилось все меньше, грязь исчезала, мир облачался в белоснежный наряд.
За стеной замка виднелись крыши города. Внизу раскинулась Аквеста — сотни засыпанных снегом крыш жались друг к другу, словно пытались спрятаться от зимней непогоды. Дома тянулись до самого моря и взбирались вверх по склону холма. Мовин задержал взгляд на Императорской площади. За ней возвышалась Купеческая башня, она находилась на площади Бингам, за которой начинался квартал ремесленников.
Его взгляд устремился над полями крестьянских хозяйств к заросшим лесом горам, казавшимся туманной серой линией на горизонте. За ними более высокие горы прятались за снежным пологом. Мовин представил себе, что он видит Глостон, а дальше, на другом берегу реки, Меленгар, королевство с соколом на знаменах, страну, где он родился, его родной дом. Просторы Дрондиловых полей сейчас засыпаны снегом, фруктовый сад покрылся инеем, вода во рву замерзла. Если бы все было как раньше, Верн уже вышел бы из дому, чтобы разбить лед в колодце при помощи молота, привязанного к концу веревки. Он бы, как всегда, боялся, что узел может развязаться, как это случилось пять лет назад, когда его любимый инструмент упал на дно колодца.
«Он и сейчас лежит там, — думал Мовин, — дожидаясь, когда Верн его достанет, но теперь этого уже не будет никогда».
— Ты найдешь здесь свою смерть, — сказала Мовину мать.
Он обернулся и увидел, что она стоит в дверном проеме в синем платье, самом темном из всех, что у нее были. На плечи накинута бордовая шаль, которую ей подарил Фанен три года назад на Праздник зимы, в год своей смерти. С тех пор мать носила ее не снимая. Она говорила, что зимой шаль спасает ее от холода, а летом от жгучих солнечных лучей. Мовин обратил внимание на то, что сегодня утром она надела еще и ожерелье. Впрочем, тяжелую цепь с огромным кулоном трудно было не заметить. Кулон имел форму солнца: крупный изумруд в золотой оправе с рубинами в виде исходящих из центра лучей. Уродливая, слишком яркая вещь. Он лишь несколько раз видел его на дне шкатулки, где мать хранила драгоценности. Это был подарок отца.
