Перплексус - [22]
Звуки фанфар заставили их остановиться и перевести взгляд в ту сторону площади, где находилось строение из крупных темных деревянных балок, досок и навеса с балконом наверху.
— Не знаю, как это называется, но выглядит винтажно, правда? — сказал Виам.
— Угу, — согласилась Олла. — Это выглядит, как ярмарочный балаган.
— «Как ярмарочный» что? Бала-ган? Что это за слово такое? Или, может быть, ба́лаган? Звучит, как название автомата или ирландская фамилия, — дурачился парень.
— Я читала, что, в прежние времена, в таких давали представления бродячие артисты и уличные музыканты…
В это время, на балконе строения какой-то нелепо одетый человек взял в руки большой саксофон и, откашлявшись, дунул в него. Корявое исполнение знакомой всем мелодии не впечатляло окружающих, но никто не мог не обратить на неё внимания. И, чем больше прохожих смотрели на музыканта, тем ужаснее он играл.
Человек, судя по экспрессии, выступал на пределе своих возможностей и не понимал, что у него ничего не получается. Останавливаясь, люди с сочувствием или в недоумении глядели на него, а затем проходили мимо.
Олла повернулась к Виаму и вопросительно посмотрела на него:
— Может, уже пойдем?
— Терпение, — улыбнулся он. — Человек же старается. Дай ему шанс.
Однако трубач этим шансом не воспользовался, а просто продолжал люто не попадать в ноты.
Наконец, саксофонист перестал играть и всеобщая пытка закончилась. Почитатели его таланта, наверно, из рядов коллег и сочувствующей публики, поддержали саксофониста жидкими аплодисментами, а он принялся отвешивать поклоны, словно закончил одно из своих легендарных перфомансов перед армией преданных поклонников.
— Ну, что скажешь? — поинтересовался Виам.
Олла уставилась на него:
— Ты серьезно?
— Ну, да.
— Даже не знаю… Это, должно быть сын хозяина или он сам, потому что других причин позволять ему выступления я не вижу. А если серьезно, то это был отстой бездарный, — ответила она.
Виам оживился и улыбнулся:
— Подожди, так ты не любишь саксофон?
— Я его обожаю, но только когда на нем играют, а не выдувают медь, разрушая окружающим мозг.
— Свью, — внезапно громко засвистел Виам, захлопал и крикнул, — Бис! Би-ис!
Едва он это сделал, как тот же самый человек, который играл так убого, и минуту назад заставил зрителей пожалеть, что у них есть уши, а особо впечатлительных задуматься о суициде или, как минимум, разочароваться в жизни, снова начал играть. К всеобщему удивлению, в этот раз получалось весьма неплохо.
Ребятам нравилось происходящее, и они подошли ближе, оказавшись среди стоящих у балкона зрителей. Вдруг, один из них вышел из строя и, повернувшись к собравшимся лицом, встал под балконом. Через секунду, он развернул небольшой сверток, находившийся в его руках, и достал оттуда гармонику. Теперь музыкантов стало двое, и мелодия преобразилась.
Чуть погодя, так же из толпы, к ним присоединился третий человек, со скрипкой. Затем, ещё один притащил с собой контрабас из соседнего кафе. После, ещё один подошел с тромбоном, а за ним ещё, и ещё, — со всех сторон площади, люди, прежде казавшиеся простыми прохожими, аниматорами, художниками, торговцами сувенирами, доставали замаскированные инструменты и подходили, начиная играть прямо на ходу.
Толпа зевак стояла в изумлении от необычности и внезапности развернувшегося действа. Они словно оказались посреди оркестровой ямы или прямо на сцене какого-то концертного зала, где собрался целый коллектив первоклассных музыкантов, а тот самый саксофонист выдавал такие соло, что кожа, раз за разом, покрывалась мурашками.
Это было невероятно круто! Попурри из идеально подобранных композиций было великолепно. Зажигательные мелодии поднимали настроение, а ноги некоторых зрителей сами бросались в пляс. Жители окрестных домов с любопытством открывали окна и выходили на балконы, чтобы увидеть, как всё внизу стало походить на карнавал.
Атмосфера этого праздника захватывала и раскрепощала людей. Без стеснения и оглядки, они гуляли, веселились, танцевали, пели песни и, если кто-то не знал или забывал слова, текст просто заменялся на универсальное «на-на-на».
Наконец, когда это тщательно спланированное, но завуалированное под спонтанное, выступление было окончено, народ, получив незабываемые впечатления и воспоминания на всю жизнь, долго кричал и шумно аплодировал, вознаграждая оркестр за его труд.
Ребята наблюдали, как музыканты разбредались, снова превращаясь в обывателей и просто прохожих. На душе становилось сиротливо и немного грустно — она требовала продолжения.
Олла взглянула на Виама, который смотрел на неё, как будто спрашивая — «Ну, что ты скажешь теперь?»
— М-м… — протянула девушка от удовольствия. — Это было изумительно. Ты знал? Ты знал, что так будет?
Виам лишь подмигнул в ответ, а она, переведя взгляд на балаган, задумчиво сказала, — Представляешь, я никогда прежде не была в подобном месте…
— И именно поэтому мы сейчас туда отправляемся, — улыбнулся он, взяв её за руку. — Это наименьшее, что я могу сделать для тебя в твой день рождения.
— Что? Как ты узнал? — этот парень не переставал её удивлять.
— Магия 50 %, - ответил он.
Повесть "Под багряной сенью заката", рассказы "Лавандовый запах рук", "Мальчик и девочка", "В уныния пеленах" и "Последний поход" – теперь под одной обложкой!
Тебя зашвырнули в другой мир обманом? Не печалься! Внешность – королевская, магия – редкая, да и бонусом ко всему – жених нарисовался. И, пусть я теперь невеста, да еще и обещанная неизвестному магу, ему со мной здорово не повезло! Я, Линтра Гриффит, обещаю – вернусь в свой мир и накажу обманщицу!
Что выйдет, если московский программист попробует создать бордель в другом мире?.. Может ли бордель объявить войну государству?.. О чем думал Барсик? Ответы на эти и многие другие вопросы вы узнаете, прочитав эту книгу.
Крутой бизнесмен пользуется услугами «Агентства нестандартного отдыха» и попадает «на отдых» во времена своей молодости.
Казалось бы, нашел брата, получил долгожданные ответы – что еще нужно для нормальной жизни. Разве что уволится из рядов доблестной Службы Безопасности и вернуться домой. Но вот беда: брат снова пропал, с памятью проблемы, а озвученные ответы все только больше запутали. И уже начинаешь сомневаться в собственном рассудке, видеть безумие там, где его нет… или есть.