Перпетуя, или Привычка к несчастью - [34]

Если же господина Епраима-Юбера Маконду все же не страшат трудности, то ему можно было бы посоветовать вносить торговцу ежемесячно в течение девяти лет (всего, стало быть, сто восемь раз) сбережения, отвечающие его возможностям. В таком случае по прошествии этого срока чиновнику высшего административного аппарата удастся выплатить 162 000 франков из общей стоимости мотороллера, он останется должен (180 000 — — 162 000) лишь 18 000 франков, которые сможет внести в течение года, если будет выплачивать каждый месяц 1500 франков, что в точности соответствует его возможностям.

Тут вмешался Жан-Дюпон:

— А почему бы ему не поместить свои деньги в сберегательную кассу вместо того, чтобы ежемесячно отдавать их торговцу? Ведь колониальная контора преспокойно воспользуется его капиталом и даже не подумает заплатить ему проценты.

— Давайте договоримся с самого начала, — ответила Перпетуя с уверенностью, которая повергла в полное замешательство всех собравшихся: — Я нисколько не сомневаюсь, что, если господин Епраим-Юбер Маконда поразмыслит хорошенько, он поставит крест на мотороллере. Хотя на самом-то деле он ни думать, ни считать не станет, разве кто-нибудь может рассчитать так всю свою жизнь? Он просто не пожелает принять во внимание все эти расчеты. Но если бы все-таки случилось невозможное и он прислушался бы к моим рассуждениям, то тогда, конечно, он поместил бы свои деньги в сберегательную кассу. Только я думаю, что лучшую отметку на экзаменах поставят тому, кто посоветует господину Епраиму-Юберу Маконде отдавать свои деньги торговцу в течение девяти лет. Я в этом не сомневаюсь.

Ну что за прелесть Перпетуя!

Какое влияние оказало это событие на судьбу молодой женщины? Даже если нельзя с уверенностью сказать, думал Эссола, что без этого ее семейная жизнь была бы счастливее, то не остается сомнений в том, что это выступление Перпетуи послужило началом краха их семьи, ибо Эдуард сделал унизительное для себя открытие, да еще в присутствии стольких людей: его жена оказалась умнее его. К тому же он был не в состоянии опровергнуть эту бьющую в глаза истину, ведь нельзя затмить солнца!

В течение нескольких недель Эдуард буквально не находил себе места, слыша двусмысленные шуточки своих приятелей. Может, ему следовало радоваться, что он является мужем, а стало быть, и повелителем такой образованной и умной женщины? Даже в Зомботауне многие люди увидели в этом благословение небес, и поначалу казалось, что и Эдуард занял такую позицию и решил, что все случившееся — честь для него. Казалось, он даже гордился этим, хотя и не мог устоять перед соблазном поиздеваться над своей женой.

— Перпетуя, поди сюда! — кричал он ей. — Ну наконец-то! Сбегай, старушка, купи мне три бутылки «Бофора». Вот тебе пятьсот франков. Сколько будет шестьдесят пять на три? Ну что же ты? Шестьдесят пять на три?

— Сто девяносто пять! — торжествующе кричал Жан-Дюпон. — На это у меня ума еще хватает, Перпетуя! Только скажи своему мужу, чтобы на большее он не рассчитывал.

— Как же так, Перпетуя, — говорил Эдуард, — куда же подевалась вся твоя ученость? От пятисот отнять сто девяносто пять, сколько будет?

— Триста пять! — кричал Жан-Дюпон.

— Что же это, Перпетуя, неужели ты разучилась считать?.

— Разучилась, — лукаво отвечала Перпетуя, не желая изображать дрессированную собачку.

Люди посмеивались или улыбались с понимающим видом. Но вот стало известно, что Эдуард и на этот раз не прошел по конкурсу — четвертому за два года. И на этот раз ему пришлось распроститься с мечтой занять соответствующую должность, стать настоящим чиновником. Зато никто теперь в Зомботауне не сомневался, что Перпетуя справилась бы с этой должностью без труда. Об этом люди, не таясь, говорили в отсутствие Эдуарда, но, как только он появлялся, замолкали, не желая огорчать его а главное, опасаясь, как бы он не стал мстить своей жене. И все-таки в один прекрасный день ему довелось выслушать одно из таких суждений, о существовании которых он, впрочем, давно уже догадывался. Это случилось во время одной из ссор, которые нередко случались между гостями Жан-Дюпона, в его доме после обильных возлияний. С той поры Эдуард уже не пытался скрыть своей глубокой обиды и неприязни к Перпетуе.

Каракалья, который лишь в силу своей молодости занимал второе место в глазах зомботаунского населения, был лицом весьма значительным, хотя, если не считать цветущего вида его многочисленного семейства, по внешним признакам об этом трудно было догадаться. Получив аттестат еще до независимости, он работал в колониальной администрации в качестве помощника чиновника по финансовым и гражданским делам. После провозглашения независимости его повысили в должности, и этот маленький человечек получал теперь жалованье ничуть не меньшее, чем сам старейшина Жан-Дюпон, с которым к тому же его связывала тесная дружба. Прожив немало лег в Полинезии — самом шикарном квартале африканских чиновников, — он вернулся в Зомботаун, где провел свои школьные годы, ему хотелось быть поближе к дому, который строил для него африканец-каменщик. Этот предусмотрительный отец семейства мечтал расположиться со всеми удобствами. А пока он поселился но соседству с Жан-Дюпоном и часто наведывался к нему, подобно большинству чиновников, проживающих в Зомботауне.