Perpetuum mobile - [22]

– Мне это не нравится, Одиссей. Что их напугало?

Впереди метались несколько быков. Двое выскочили прямо на нас, и я включил фары, чтобы их отогнать. Шарахнулись с громким, полным ужаса мычанием. На них кто-то напал? Я вертел головой по сторонам. Вскоре показалась полоса воды, открылся усеянный безжизненными тушами пологий берег. Мешки мяса и костей – тела были расплющены буквально в лепешку.

Я дал реверс на левые колеса, нас закрутило на месте, и я осмотрелся. Никого и ничего, кроме десятка мертвых животин. Пора разбираться всерьез. Стоп машина – Одди выходит. Расстегнул ремни, и, привстав, после минутной заминки сподобился открыть люк в крыше кабины.

– Не суйся! – Наташа схватила меня за рукав.

Я отмахнулся. В прямоугольное отверстие люка виднелось закатное небо с золотыми перьями высоких облаков. А на их сверкающем фоне расплылась большущая бледно-серая клякса с четко очерченными краями. Эт-то что такое?! Более темная и какая-то бахромчатая в центральной своей части, она раскинула-разлила в стороны с десяток тонких извилистых жил. Мне казалось, что они медленно шевелятся.

– Закрой! – закричала Наташа, – Закрой сейчас же!!

Она ухватилась за меня, чтобы стащить вниз и замерла. Простонала:

– Ай, нет…

Попыталась вытащить из моего кармана переговорник. Повторила:

– Да нет же… Идиоты…

Новый объект появился на небе в поле нашего зрения. «Бродяга» шествовал курсом норд, тем самым, что предложила недавно Эвишка, и загадочный объект (размерами превосходящий его чуть ли не вдвое) оказывался прямо на его пути. Сперва я об этом даже не подумал. Вообразил другое: теперь-то «Бродяга» сможет взять нас на борт! Над водной поверхностью маневр снижения окажется гораздо проще, а вездеход наш умеет плавать. Тут-то мы и встретимся!

Нити-щупальца стали медленно вытягиваться в сторону дирижабля, словно охватывая его. В этот момент «Бродяга» открыл огонь. Будучи в прошлом боевым кораблем, он сохранил из вооружения две шестидесятимиллиметровые пушки. На пилонах по бокам гондолы я увидел яркие всплески, потом донеслась раскатистая дробь выстрелов.

Наташа завладела переговорником.

– Эй! На «Бродяге»… – дальше шли сильные слова, частью мне даже незнакомые, только по интонации угадывался их оскорбительный смысл. В общем, Наташа требовала немедленно прекратить огонь.

Грязный плевок в небе стал багроветь по краям. Из него выплеснулся яркий оранжевый всполох. Через секунду в небе вспухло, развернулось огненное полотнище. И «Бродяга» исчез в нем!

Стало очень светло: пылало небо и отражавшая его река. Потом зарево померкло, распалось на отдельные яркие клочья. Они темнели, осыпаясь вниз, и исчезали, не долетев до земли. Только один темный обрубок остался висеть в небе. Бывший раньше серебристым, корпус «Бродяги» потускнел и местами казался изломанным. Дирижабль снижался, сначала медленно, затем все быстрее. Несколько минут неуверенного полета, и он упал на том берегу реки.

У этой равнинной речки оказалось странно сильное течение. Но я не собирался выправлять курс, пока не подойдем к противоположному берегу. Так выходило быстрее – если только вы способны понять, что я имею в виду. Когда передние колеса почувствовали дно, я выключил турбину, толкавшую нас вперед. Высокий берег был непреодолим даже для вездехода, но у кромки воды виднелось что-то вроде узкого глинистого пляжа. Я вывел машину на него, развернув параллельно вздымавшейся над нами круче.

Мы вылезли через верхний люк, закрыв его за собой и не сговариваясь, стали карабкаться наверх. Это оказалось не так трудно – обрыв сплошь пророс корнями, которые глубоко пустили прибрежные кустарники и мелкие деревца – все это вариации одной породы – аквадов. Наташа вылезла наверх первой, и я застал ее вытирающей перепачканные ладони пучком жухлой травы. Склонив голову, тщательно очищала пальчик за пальчиком. Я сделал то же. Так люди в крайних обстоятельствах занимают себя пустяками.

Молча, мы взялись за руки, и пошли в направлении все ярче разливавшегося зарева пожара. За нашими спинами падало за горизонт солнце и в считанные минуты, без сумерек, наступила ночь.

Разумеется, гелий, которым заполняют современные дирижабли, не горит. Взорвалось топливо, которого на «Бродяге» оставался порядочный запас. Мы были еще далеко, когда поняли, что живых там никого уже нет. А потом, в колеблющемся оранжевом свете увидели на земле полосатую, бесформенную груду – не полностью раскрывшийся парашют. Я и не знал, что они имелись на борту. «Бродяга» и без того считался надежнейшим транспортным средством.

Эвишка лежала навзничь, так и не освободившись от парашютной сбруи. В открытых глазах отражалось пламя. Внезапно губы ее шевельнулись. Жива?!

– Одди… Не чувствую ничего… Не могу… пошевелится. Одди…

Я наклонился над ней.

– Все хорошо. Все будет хорошо, Эвишка.

Жилки на ее шее сильнее запульсировали под моими пальцами. Эвишка прерывисто вздохнула. Я повторил:

– Все хорошо, Эвишка. Все хорошо.

Понимала ли она, что я делаю? Наверное. Тысячи километров до ближайших обитаемых мест. Еще больше до тех, где можно надеяться на квалифицированную медицинскую помощь. И сломанный позвоночник.