Перо и маска - [6]

Так в лице одного героя дворянское общество Москвы подверглось обличению дважды в течение четверти века. Поэтесса прекрасно понимала, что бессмертная комедия Грибоедова ни в каком продолжении не нуждается. Меньше всего хотелось ей пародировать ее. Избрав тот же жанр и воспользовавшись той же формой, Ростопчина представила в своей пьесе московское общество через четверть века после событий в доме Фамусова.

Все действующие лица соответственно постарели. Фамусову уже семьдесят восемь лет. Скалозуб стал военным губернатором, ему пятьдесят пять лет. Он женат на Софье Павловне, которой теперь сорок три года. Молчалин дослужился до действительного статского советника, женат на Гедвиге Францевне (из полек), имеет четверых детей. При них служит няней Лиза, ныне Филипповна. Аферист Загорецкий стал миллионером.

Чацкий тоже постарел, ему сорок восемь лет, он носит бородку а-ля Наполеон III. Вот его встреча с Фамусовым:

Фамусов.

Ну, брат. Вот удивил!

Чацкий (смеясь).

Вы будто испугались?

Фамусов.

Не мудрено. Лет десять не видались?

Чацкий.

Нет, больше, с лишком двадцать лет!

Фамусов.

И постарел-то ты порядком в это время!

Чацкий (садясь).

Кого же красит жизни бремя?

Я жил, устал. Объездил целый свет.

Катался по суше, по морю, океаном.

Уехал мальчиком, вернулся ветераном.

Все высмотрел. Пора уж на покой!..

Прежние действующие лица достигли высокого положения и еще более преданы старине. Но в пьесе есть и новые лица. Таков, например, профессор Феологинский, муж княжны Тугоуховской, или студент Цурмайер — современный молодой поэт. Есть и поэт старшего поколения, славянофил Мстислав Элейкин, в лице которого выведен, по-видимому, А. С. Хомяков. Поэт произносит следующие свои стихи:

Отпустим бородки до чресел,

В нагольный тулуп облачась, —

И в лес все пойдемте… Как весел,

Как светл обновления час!

Да здравствуют наши трущобы,

Разгул, старина, простота…

Без распрей, без лести, без злобы

Здесь жизнь и сладка и чиста.

С медведем мы пустимся в битвы,

За мед и за шкуру его, —

И всяк, возвращаясь с ловитвы,

Съест гордо врага своего.

Чацкий (вполголоса).

Да кто ж кого?

Меня ль медведь проглотит?

Иль сам я скушаю его?

И кто здесь в дураках? Кто чепуху молотит,

Иль кто в восторге от него?

Элейкин.

Шампанские вина забудем!

Анафема трюфлям у нас!

Славяне! Отныне мы будем

Есть кашу и пить только квас!

Чацкий.

Поверьте, господа, я тоже патриот,

Не меньше вас люблю я Русь святую,

Хотя не облекусь в одежду шутовскую,

Чтоб рассмешить на улице народ.

Но будемте любить не на словах, на деле,

Не кости мертвые, не идеал, не миф,

Но мощную страну, в которой уж созрели

 Все силы для добра!..

В последней сцене Чацкий прощается с княгиней, в которой, можно подозревать, автор вывел себя.

Чацкий вспоминает про первый свой приезд в Москву:

Я в женщине одной

Тогда ошибся, был разочарован

И в самолюбии, как мальчик, оскорблен.

Теперь — почти старик — я больше поражен,

До глубины души взволнован.

Теперь не женщиной, людьми я уязвлен!

Они во мне поколебали веру

В себя самих и в целый край!

Мечтам о родине сказав навек прощай, —

О всей Москве сужу по этому примеру.

Конечно, подражанию Ростопчиной далеко до образца. Вероятно, она и не стремилась его достигнуть. Но все же из многих произведений подобного рода «Возврат Чацкого» отличается реалистичностью, общественной направленностью и литературными достоинствами. Написан же он, можно сказать, с той же задачей «исправления действительности», что и комедия Грибоедова.

«Мебель розового дерева»

В конце прошлого столетия в венгерском журнале «Будапешта сёмли» была напечатана повесть Анатоля Франса «Мебель розового дерева» — история старого учителя провинциального колледжа. Судя по оглавлению, перевод был сделан неким И. Р. Вскоре в «Дешевой библиотеке» вышло отдельное издание повести, причем инициалы переводчика были уже Ф. Р.

Как теперь установлено, да это было известно, конечно, и раньше, Анатоль Франс такой повести не писал. Ее не только нет и не было ни в одном собрании сочинений А. Франса, но такой повести нет вообще во Франции. В чем же дело?

Можно выдвинуть два предположения — либо была мистификация, либо автором был действительно А. Франс, но подлинная рукопись его не сохранилась.

Интересно, пытался ли кто-нибудь выяснить историю произведения, приписанного А. Франсу, или нет?

Да, одновременно с поисками рукописного экземпляра повести ведутся многолетние розыски автора возможной мистификации. Но стоит ли напрасно искать подлинник А. Франса, если повесть ему не принадлежит? Да, стоит, потому что повесть не уронила бы имени великого писателя, принадлежи она ему; она написана блестящим стилистом и, более того, близка по духу А. Франсу. О том, что она написана французским писателем, сомнений нет, так как повесть по содержанию, бытовым подробностям и типам — насквозь французская. Но было предположение и о том, что это «ложный перевод» и повесть на самом деле написана венгром. Это подозрение возникало из-за инициалов Ф. Р., принадлежащих, возможно, известному знатоку литературы Фридьешу Ридлу. Однако тщательное изучение содержания повести — истории провинциального учителя — убеждало в том, что венгерский писатель не может быть ее автором. Этому помогло еще и письмо французского литературоведа Л. Кариаса, который пытался разыскать в трудах А. Франса какие-нибудь следы повести. «Все мои усилия, — пишет он, — ни к чему не привели. Я почти уверен, что речь идет о литературной мистификации и что французского оригинала этого произведения вообще не существует».