Перо и крест - [49]

В этот момент Аввакум потряс собор еще раз. Не проявив никакого уважения к сану архиереев во время прений, он демонстративно выразил им презрение: „И я отошел ко дверям да набок повалился. „Посидите вы, а я полежу", - говорю им. Так оне смеются: „Ду-рак-де протопоп-от! И патриархов не почитает!" Но смеялись архиереи недолго.

„И я говорю: „Мы уроди Христа ради; вы славни, мы же бесчестии; вы сильни, мы же немощьни!" (парафраз слов апостола Павла, с горечью сказанных коринфским священнослужителям. - А. Б.). Лежащий на полу Аввакум сделал бессмысленной тщательно продуманную и декорированную церемонию судилища и посрамил высокое собрание, показав, сколь далеко оно от апостольской проповеди.

Власти, уже, видимо, не в таком представительном составе, еще раз пытались спорить с Аввакумом о пении аллилуйи, но получили столь аргументированный ответ со ссылками на Дионисия Ареопагита, что даже Евфимий Чудовский, тогда еще келарь (мы ближе познакомимся с ним в следующей главе), сказал протопопу: „Прав-де ты - нечева-де нам больши тово говорить с тобою". Аргументы Аввакума ничего не значили для церковного суда. Участь его и всех его сподвижников решалась на основе других, вовсе не относящихся к богословию соображений, а соборные заседания были фарсом, роскошной ширмой для закулисных решений.

Аввакум это отлично понимал - потому-то он и постарался сорвать маску с этого чинного сборища, выразить свое презрение марионеткам в драгоценных одеяниях. Собор же не нашел иного способа обращения с неистовым протопопом, кроме как приказать вновь бросить его в темницу. „Да и повели меня на чепь", - завершает рассказ Аввакум [27].

* * *

Восточные патриархи и архиереи, занимавшие наиболее почетные места на большом церковном соборе в Москве, интересовали Аввакума гораздо меньше, чем русские иерархи, среди которых протопоп отнюдь не случайно выделил Павла крутицкого и Илариона рязанского. Что это были за люди и почему именно они вызывали особую ярость Аввакума, неоднократно упоминавшего о них в своих сочинениях?

Отчасти это объясняется личными причинами. Так, Иларион некогда был приятелем Аввакума. „Ездил к другу своему Илариону игумну… - вспоминал протопоп, - (он) тогда добро жил - что ныне архиепископ резанский, мучитель стал христианской". Он мучил, например, товарища Аввакума Федора. „Был-де я на Резани под началом, - записал протопоп рассказ Федора (к тому времени казненного повешением), - у архиепископа на дворе, и зело-де он, Иларион, мучил меня: реткой день, коли плетьми не бьет, и скована в железах держал, принуждая к новому антихристову таинству". Именно к Илариону Аввакум обращает гневную проповедь „О Мелхиседеке", где описывает приход на Русь Антихриста, за которым „царь наш последует и власти со множеством народа". „Друг мой Иларион, архиепископ рязанской! - писал Аввакум. - Видишь ли, как Мелхиседек жил? На вороных в каретах не тешился, ездя! Да еще был царские породы. А ты хто? Воспомяни-тко, Яковлевич, попенок! В карету сядет, растопырится, что пузырь на воде, сидя на подушке, расчесав волосы, что девка, да едет, выставя рожу, по площади, чтобы черницы ворухи-унеятки (монахини изменницы-униатки. - А. Б.) любили.

- Ох, ох, бедной! Некому по тебе плакать! Недостоин суть век твой весь Макарьевского монастыря единыя нощи (во время дружбы с Аввакумом Иларион был макарьевским игуменом. - А. Б.). Помнишь, как на комарах тех стояно на молитве? Явно ослепил тебя диявол! Где ты ум-то дел? Сколько добра и трудов погубил! На Павла митрополита что глядишь? Тот не живал духовно - блинами все торговал да оладьями, да как учинился попенком, так по боярским дворам блюдолизить научился - не видал и не знает духов-наго тово жития. А ты, мила голова, нарочит бывал и бесов молитвою прогонял… А ныне уж сдружился ты с бесами теми, мирно живешь, в карете (бесы) с тобою же ездят и в соборную церковь и в Верх к царю под руки тебя водят, любим бо еси им.

- Как им тебя не любить? Сколько християн прижег и пригубил злым царю наговором; еще же и учением своим льстивым и пагубным многих неискусных во Ад сведе! Никто же ин от властей, яко же ты, ухищрением басней своих и пронырством царя льстишь и люди божия губишь. Да воздаст ти Господь по делом твоим в день Страшного суда! Полно мне говорить. Хощу от вас ныне терпеть… Мне сие гораздо любо: Руская освя-тилась земля кровию мученическою!"

„А о Павле крутицком, - замечает Аввакум в другом сочинении, - мерско и говорить: тот явной любодей, церковный кровоядец и навадник, убийца и душегубец, Анны Михайловны Ртищевой (жены видного советника царя Алексея Михайловича. - А. Б.) любимой владыка, подпазушный пес борзой, готов зайцов Христовых ловить и во огнь сажать!"

В частности, Павел мучил на патриаршем дворе детей Аввакума и его духовную дочь монахиню Агафью. С Иларионом и Павлом сотрудничал Иоаким - чудов-ский архимандрит, позже ставший патриархом московским и всея Руси. Аввакум ставил ему в вину преследования боярыни Морозовой по приказу царя Алексея Михайловича28. Здесь и кроется разгадка особого места, отведенного названной троице в публицистике Аввакума: Иларион, Павел и Иоаким, по отзывам многих современников, - креатуры царя, проводившего с их помощью собственную церковную политику.