Перо и крест - [31]

Злодейство начальника возможно только при условии разложения „верхов". Смотри, говорит Антоний, о тебе никто не скажет доброго слова,

Кроме твоих друзей и любителей,

Таких же злых христианских томителей!

Они тебя по своему нраву весьма похваляют

И перед государем ложными словами защищают,

А христианству никак не помогают,

Но больше еще неправедными словами оклеветают.

И государь наш к тем словам их приклоняется,

А к христианству своему не умиляется,

Но еще более немилосердным становится.

Подбивший его на грех в рай не вселится!

Государь вновь ложным словам веру емлет,

А от бедных людей слов не приемлет,

Продолжает бездельно их отсылать

И на них же большую вину возлагать!

В этих условиях поэт может лишь просить начальника опомниться: „И к подручным твоим милость показать - у кого что взято, хоть немного отдать". Антоний красочно описывает бедствия человека, который „бедностью погибает и как ворон без крыльев между домов скитается… Бедность его всегда как ножом колет.

И ныне молю имеющуюся у тебя честность

Не восставать на его великую бедность

И милость тебе к нему свою показать:

Хоть мало что ему, бедному, отдать,

Чтоб ему, беспомощному, не погибнуть до конца,

А тебе заслужить милость от Создателя и Творца.

Если не послушаешь этого к тебе обращения -

Берегись от Бога вечного мучения!

Силен Бог за сирот своих мстить,

Творящему зло добра не получить!

Хотя и сам Божественного писания разумеешь,

Нрава своего и привычек унять не умеешь.

Лют, воистину лют человеческий нрав,

Добро тому, кто ни к кому не лукав,

Еще больше тому, кто никого не обидит,

И всегда Божественное писание видит,

И все исполняет по писания речению,

И не исхитряется к человеческому мучению!

Стихотворец не первый, кто пытался обратить начальника на праведный путь. Антоний знает об этом:

Слышал, что некто из друзей твоих к тебе писал.

Чтоб ты от такого своего нрава и обычая отстал -

И ты ни за что слов его не слушаешь,

А горести христиан как мед кушаешь.

Автор понимает, насколько трудно человеку переменить свой нрав и поведение, тем более что сам хорошо знаком с растлевающими душу отношениями в системе власти, в частности в приказах (центральных ведомствах России XVI - XVII веков). Там

Мзда и у самых мудрых очи ослепляет.

Нас же с тобой неудивительно ослепить,

Поскольку мы в обычных чинах поставлены быть.

Однако ты ум и смысл собственный имеешь,

И Божественное писание разумеешь,

И отличаешь доброе от худого:

Потому не держи обычая злого!

Ранние российские бюрократы еще не настолько закостенели в злодействе и эгоцентризме, чтобы на них не могло воздействовать произведение нового для того времени искусства стихотворной речи. Как ни странно может показаться современному читателю, но начальник-грабитель, получив послание Антония, по-видимому, вернул награбленное сторицей. По крайней мере, Косой, за которого просил поэт, вскоре стал богат, продвинулся по службе, приобрел влияние при дворе. Следующее стихотворное послание Антония показывает, что из этого вышло.

Возвысившись, Косой прямо-таки „бесовской", „безумной гордыней усвирепел". Антоний был поражен, как быстро переменился этот образованный, хорошо знакомый со Священным писанием человек. Косой не только гнушался своим благодетелем, но насмехался над ним, всячески поносил, обращался как со псом и звал к себе только для того, чтобы унизить. Моральную проповедь Антония, оказавшую ему такую помощь, Косой презрительно называл юродством. В отличие от своего старого начальника-грабителя, выскочка не мог оценить идею честной бедности, которую проповедовал стихотворец. Общение с ним, пишет Антоний, стало невозможно:

Ныне ты по царской милости разбогател,

Потому нами, убогими, и возгордел.

Но может Бог, дав, и отнять,

А не творящему добра - добра не видать!

Хотел было с тобою знаться,

Но нельзя убогому с богатым соединяться,

Тем более недостойно с ним дружбы держать:

Каждому нужно свой круг знать

И выше себя (друзей) не искать…

Невозможно агнцу с волком жить

И убогому с богачом дружбу водить,

Еще хуже - смиренному с гордыми и величавыми,

И нравами, и обычаями лукавыми.

„Гордые и величавые", по мнению Антония, еще хуже простых корыстолюбцев и грабителей от власти, ибо они принципиально отвергают совесть и мораль. Они - настоящий бич русского общества, и Антоний не случайно говорит Косому:

Вспомни прежних гордых и злых царей,

Этих лютых и неистовых зверей,

Как они за злую гордость зло пропали

И в Адскую пасть душами своими впали!

Взывать к совести новоявленных „гордых и величавых" бесполезно, только угрозы и прямые обвинения доступны их уму. Смотри, угрожает Антоний:

Как бы ты не пришел в прежнее состояние

И не стал для всех людей в посмеяние.

И это письмо писано к тебе досадительно,

Однако будет тебе и вразумительно,

Потому что такому заблуждению возбраняет

И твое безумие обличает.

Хоть и много ты знаешь Божественного писания,

Но не способен стоять против бесовского запинания.

Стихотворец знает, что все его слова бесполезны: „гордых и величавых" невозможно исправить, их уши закрыты для правды:

Больше я не буду к тебе писать,

Заткнутым ушам меня не услыхать,

Также гордым и величавым,