Перо Демиурга. Том I - [20]

Стоило напрячь кисти. Попытаться их согнуть. Направить для осмысленного движения, как тупая боль сменялась волной режущей агонии. Она прокатывалась вдоль предплечий, мимо локтей, прямо в сердце.

Я бы сполз бессильно вдоль стены, если бы для этого хватало места.

Не знаю сколько времени прошло. Кажется я впал в ступор. Даже боль в ногах от усталости исчезла. Я просто не чувствовал их.

Обнаружил, что занял неудобное сидячее положение — колени не просто прижаты к груди. Вдавлены в неё. Мешают дышать нормально, но это позволило перенести с них вес. Я сжался в комок и забылся тревожным сном.

* * *

Сложно судить о времени, когда не видишь восходов и закатов солнца. Когда тебе недоступны часы или системные сообщения. Мне кажется, я провёл в этой могиле всю свою жизнь. В ней родился. В ней и умру.

Никогда не страдал от клаустрофобии, но прекрасно понял тех бедолаг, кому не повезло с ней. Во сне мне казалось, что стены сжимают мои рёбра до хруста. Превращают в кашу внутренние органы. Всё время не хватало воздуха. Всё время меня не покидала усталость и боль. Я просыпался с криком.

Если бы для выживания мне требовалась еда и вода, я давно умер бы. А так всего лишь стал чувствовать себя ещё хуже. Наверняка, словил дебаффы, да только мне их всё равно не видно.

Дни тянулись нескончаемой вереницей. В этом я уверен. Дважды меня вытаскивали на допрос. Никогда бы не поверил, что я буду ждать пыток с нетерпением. Это разгоняло темноту. Это нарушало тишину. Вырывало меня из плена собственных мыслей и сожалений.

Позволяло размять ноги. Получить хоть какую-то сенсорную стимуляцию. Запахи. Звуки. Картинка. И, конечно, боль. С самого погружения в Виашерон она стала мои верным спутником. Здесь, в ублиете, мы породнились, как никогда.

Наверное, мой мозг ушёл в режим консервации. Я соображал с трудом, но всё же видел, что Ревелон проводит допросы без энтузиазма. Без реального желания вытащить из меня ответы. С моей поимкой Церковь Малаака успокоилась. Поэтому мои вялые попытки бороться не вызывали той реакции, которую должны были бы.

Удаётся ли Разиену скрываться до сих пор? Как там Фурия? Маджестро? Деймос и Фобос?

Мне казалось, что я слышал их. Видел их лица. В голове всплывали совместные сцены. Как мы проходили подземелье иллитидов. Напряжение, адреналин и смех. Как дрались с Теспианом и с уродами-игроками в прибрежном городке. Сидя в темноте, я улыбался, вспоминая эти моменты. Слепым взглядом смотрел в стену перед собой.

Чаще всего я вспоминал ночь у костра. Уязвимость двух душ и двух тел. Лучшее, что приключилось со мной в Виашероне. Я нашёл близкого по духу человека. Девушку, которая могла бы стоять со мной плечом к плечу. И что я сделал?

Оскорбил её.

Оттолкнул её.

Как там пели в той моей, прошлой жизни:

♪ Only know you love her when you let her go

And you let her go ♪

Самая глупая моя ошибка из череды глупых ошибок.

Возможно, мои галлюцинации, но я ощущал Курта. Его тоску, его переживания, его привязанность ко мне. Внутри себя и одновременно где-то далеко. Словно за армированным стеклом. Ни докричаться.

Я разговаривал и с ним. О чём угодно. О детстве. О юности. Историях смешных, грустных и нелепых. Про семью, работу и друзей. Про несбывшиеся планы. И мне казалось, что с трудом, но он начал улавливать. Слышать мой крик через миллионы километров.

Человек привыкает ко всему. Я тоже привык. В какой-то момент обнаружил, что прошлое, воспоминания близкие и далёкие кажутся размытыми и нечёткими. Будто до темноты ничего и не было. Всё это нелепая агония. Сон мозга, умирающего в капсуле. Может, это и есть та самая жизнь, которая проносится перед смертью?

Темнота рассмеялась. Её тоже веселило моё положение.

Тупым взглядом я смотрел, как из каменной стены показалось лицо. Если бы оно не испускало лёгкий призрачный свет, я бы даже не заметил его.

Вслед за лицом показалась и вся голова. Она высунулась по шею и с любопытством посмотрела на меня. Я же ответил ей равнодушным взглядом. Очередной бред сознания. Просто мираж.

И всё же я фиксировал внешность вторгшегося гостя.

Два маленьких глаза изучали окружающую обстановку. Смотрели на меня из запавших глазниц, как лягушки со дна колодца. Узкий нелепый нос под ними, но все внимание привлекал гигантский рот.

Его украшала широкая сардоническая улыбка. Она демонстрировала миру тонкий бесцветный язык и зубы. Ряд за рядом, ряд за рядом… Они уходили вглубь его рта. Пожалуй, даже у акул не имелось такого арсенала. Довершали облик широкие заострённые уши по бокам его огромной тощей головы. На ней росли хаотические пучки редких тёмных волос.

Как говорил один владелец немецкого акцента: «Да ты урод! Настоящий ублюдок!»

— Как тебе твой новый дом, Двуживущий? — со смешком поинтересовалась иллюзия.

Я попытался ответить и закашлялся. Во рту слишком давно не бывало воды. Глотка напоминала высохший карьер. С трудом просипел:

— Ты что ещё за хрен с горы?

— Твоя фея-крёстная. По мне разве не видно? — растянул рот в безумную улыбку выродок.

По спине пробежал холод. Слишком уж в ухмылке много виднелось зубов. Такой вцепится и вырвет мясо до кости.