Пернатый змей - [14]

Индейцы сидят, вылупись, словно небеса разверзлись и Святая Дева Гваделупская явилась перед ними, чтобы помочь им. И что вы думаете? Телефон просто для отвода глаз. Он даже не подсоединен. Разве не абсурд? Но это Мексика.

На мгновение в гостиной повисла мертвая тишина.

— Но это же, — воскликнула, нарушив тишину, Кэт, — безнравственно! Уверена, индейцы жили бы хорошо, если бы их оставили в покое.

— Нет, — сказала миссис Норрис, — Мексика — особая страна, не похожая ни на какую другую страну в мире.

Но в ее голосе слышались страх и отчаяние.

— Впечатление такое, что они с удовольствием предают всех и вся, — сказала Кэт. — Что они любят преступников и все отвратительное. Что получают удовольствие от мерзости. Что получают удовольствие, когда всякая мерзость выходит наружу. Когда вся грязь, лежащая на дне, поднимается наверх. Это как будто доставляет им наслаждение. А еще наслаждение — добавить новой грязи. Это ли не странно!

— Странно, — согласилась миссис Норрис.

— Но это так, — сказал судья. — Они хотят превратить страну в сообщество преступников. Все иное им не по душе. Им не по душе честность, порядочность, чистота помыслов. Им нравится поощрять ложь и преступность. То, что здесь называют свободой, — это свобода совершать преступление. Вот что они имеют в виду под либерализмом, все они. Свободу преступления, и ничего больше.

— Удивляюсь, что все иностранцы не уехали, — сказала Кэт.

— У них здесь собственность, — пробурчал судья.

— Но хорошие люди уезжают. Почти все уехали, те, кому еще есть куда ехать, — сказала миссис Норрис. — Некоторые из нас, у кого здесь собственность, кто прожил здесь жизнь и знает страну, те упорно держатся. Но мы знаем, надежды нет никакой. Чем больше страна меняется, тем она становится хуже. А, вот и дон Рамон с доном Сиприано. Как я рада вас видеть. Позвольте вас представить.

Дон Рамон Карраско был высокий, крупный, красивый мужчина, который производил внушительное впечатление. Он был средних лет, с большими черными усами и огромными глазами, которые смотрели из-под прямых бровей с некоторой надменностью. Генерал пожаловал в штатском и казался совсем маленьким рядом со своим гигантом спутником, но был изящен и держался самоуверенно.

— Что ж, — сказала миссис Норрис, — пора выпить чаю.

Майор извинился и откланялся.

Миссис Норрис плотней укутала плечи шалью и повела компанию через сумрачную прихожую на маленькую террасу, где на низких стенах густо цвели вьющиеся растения и цветы. Тут были колокольчики, красные и бархатистые, похожие на капли засыхающей крови, и грозди белых роз, и ворохи пурпурных бугенвиллий.

— Как тут красиво! — воскликнула Кэт. — И эти огромные темные деревья вокруг!

Но стояла словно в каком-то ужасе.

— Да, красиво, — сказала миссис Норрис с удовлетворением обладательницы этой красоты. — Столько времени уходит на то, чтобы ухаживать за ними. — И, проходя по террасе в своей короткой черной шали, она отвела бугенвиллии от ржаво-алых колокольчиков и ласковым движением продвинула между ними маленькие белые розы.

— Мне кажется, сочетание двух оттенков красного выглядит интересно, — сказал Оуэн.

— Вы находите? — машинально откликнулась миссис Норрис, не реагируя на его замечание.

Небо в вышине было голубым, но у низкого горизонта затянуто мутной, перламутровой дымкой. Облака рассеялись.

— Никогда не увидишь ни Попокатепетль, ни Иштасиуатль, — огорчилась Кэт.

— В это время года не увидишь. Но посмотрите туда, между деревьями, и увидите Ауско^{9}!

Кэт взглянула на сумрачную гору, видневшуюся сквозь деревья.

На низких каменных перилах были разложены ацтекские вещицы: обсидиановые ножи, необычного вида довольно толстый каменный жезл или дубинка, сидящие на корточках гримасничающие идолы из черного базальта. Оуэн взвесил в руке жезл: даже по ощущению — смертоносная вещь.

Кэт обернулась к генералу, стоявшему рядом с ней с лицом безучастным, хотя и готовым в любой момент оживиться.

— Ацтекские вещи действуют на меня угнетающе, — сказала она.

— Для того они и сделаны, — ответил он на своем красивом культурном английском, тем не менее, речь его несколько напоминала болтовню попугая.

— В них нет надежды, — сказала она.

— Возможно, ацтеки никогда ни на что не надеялись, — машинально проговорил он.

— Но ведь надежда — это то, что дает человеку силы жить?

— Вам — может быть. Но не ацтекам, не сегодняшнему индейцу.

Он говорил как человек, который думает о чем-то своем, которого не очень занимают вопросы собеседника и даже собственные на них ответы.

— Что же тогда у них есть, если нет надежды? — спросила она.

— Вероятно, у них есть иной источник силы, — ответил он уклончиво.

— Я хотела бы дать им надежду, — сказала она. — Если бы у них была надежда, они не были бы столь печальны, соблюдали бы чистоту и забыли о паразитах.

— Это, конечно, было бы замечательно, — слегка улыбнулся он. — Но, думаю, они не так уж печальны. Они много смеются, они веселы.

— Нет, — сказала она. — Они действуют на меня угнетающе, словно камень ложится на сердце. Из-за них я становлюсь раздражительной, и мне хочется уехать.

— Из Мексики?

— Да. Я чувствую в себе желание уехать и больше никогда, никогда не видеть ее. Гнетущая, ужасающая страна.