Пернатый змей - [109]

— Вероятно! — сказал он. — Мужчина всегда хочет освободиться от женщины. Но как раз этого ему никогда не следует желать, напротив, он должен хранить глубочайшее доверие к ней, и именно это соединит их. Потому что, когда их глубочайшее доверие взаимно, если оно физическое, тогда, в нем, они могут слиться. Ничего не получится, пока этого не произойдет. Плохо поступает мужчина, неволя женщину, и совершенно недопустимо, когда женщина неволит мужчину. Это грех, иначе говоря. Существует такая вещь, как грех, и это главное в понятии греха. Мужчины и женщины продолжают неволить, насиловать друг друга. Как ни абсурдно это звучит, не я насилую Карлоту, а она меня. Нелепость, абсурд, позор в какой-то степени, тем не менее, это правда. Пытаться освободиться — значит или оказывать давление на другого, или подвергаться давлению. О, если б мы только могли следовать велениям собственной души и они бы у нас совпадали. Сеньора, я сам себя не слишком уважаю. Женщина и я не оправдали ожиданий друг друга, и, что особенно тяжело, поражение потерпели наши души.

Кэт взглянула на него с изумлением, с некоторым страхом. Почему он исповедуется ей? Уж не собирается ли он влюбиться в нее? Он посмотрел на нее; лицо его было печально, в черных глазах гнев, досада, мудрость и глухая боль.

— Мне жаль, — продолжал он, — что у нас с Карлотой так все сложилось. Кто я такой, чтобы даже говорить о Кецалькоатле, когда душа моя очерствела от гнева на женщину, на которой женился, и детей, которых она родила мне? Никогда мы не были духовно близки. Сначала я влюбился в нее, и она хотела, чтобы я взял ее силой. Вскоре после этого мужчине становится неловко. У него пропадает желание продолжать насиловать женщину, ту же женщину. Он испытывает отвращение. Затем она полюбила меня, и у нее появилось желание насиловать меня. И какое-то время мне это нравилось: Но и ей это стало противно. Старший мальчик — по-настоящему мой сын, зачатый, когда я насиловал ее. А младший — ее, зачатый, когда она насиловала меня. Видите, насколько это ужасно! И теперь между нами пропасть, которую мы никогда не сможем сгладить; она отвернулась от меня к своему распятому Иисусу, я — к своему не распятому и нераспинаемому Кецалькоатлю, к которому, по крайней мере, невозможно применить насилие.

— И, уверена, вы не захотите сделать его насильником, — сказала она.

— Кто знает? Если я совершил ошибку, насилия tie избежать. Но знаете, сеньора, для меня Кецалькоатль — лишь символ лучшего человека, каким человек может стать — в будущем. Вселенная — гнездо драконов, в центре которого — совершенно непостижимая тайна жизни. Если я называю эту тайну Утренняя Звезда, это, конечно, ничего не значит! Человеческая кровь не может пульсировать в абстракции. Человек — это создание, которое отвоевывает свой мир, дюйм за дюймом, у гнезда космических драконов. Иначе он постепенно потеряет его и погибнет. Сейчас все мы теряем его, будучи взаимно насильственно разобщены. Мы должны соединиться, прочно, мужчины и женщины, иначе мы все погибли. Должны соединиться, прочно.

— Вы такой мужчина, который не может жить без женщины? — спросила она.

— Я мужчина, который жаждет, чтобы душа его была удовлетворена, сеньора, — ответил он. — Я мужчина, который не верит в подавление желаний, бушующих в крови. Который постоянно на грани того, чтобы менять жен и любовниц, настолько сильна во мне жажда духовного удовлетворения. Кроме того, что теперь я понимаю бесполезность — конечную, а не на краткое время — неистового насилия над женщиной. Как бы горячо она ни любила меня и ни хотела, чтобы я ее насиловал. Это бесполезно, и в глубине души я это знаю. Вино, женщина, песня — эта… эта игра копчена. В наших душах по-настоящему этого больше нет. Тяжело все же достичь единения.

— Так вам действительно необходимо, чтобы рядом с вами была женщина? — спросила Кэт.

— Ах, сеньора! Если бы я мог быть утерей в себе и уверен в ней! Я уже не молодой человек, который может позволить себе ошибаться. Мне сорок два, и я отдался последнему — а может, если честно, первому — великому делу в своей жизни как мужчина. Надеюсь, я прежде погибну, чем совершу ошибку.

— Зачем вам совершать ошибку? Ни к чему!

— Ни к чему? Оступиться очень легко. С одной стороны, ничего не стоит впасть в гордыню и стать насильником. А с другой — ничего не стоит пойти на самоотречение и превратить свою жизнь в некое подобие жертвоприношения. То есть подвергнуться насилию. Последнее, в определенном смысле, легче. Даже вчера, хоть и в малой степени, я пошел на это, посетив епископа Гвадалахары, и это плохо. Если мне придется расстаться с жизнью по причине ошибки, сеньора, я бы предпочел кончить ее насильником, а не жертвой. Как ярый насильник я еще могу вырезать язву общества, ужасное потворство насилию и желание людей подвергаться ему, это ненавистное, низменное желание.

— Но почему не сделать, как вы говорите, не остаться верным сокровенному в вас и на этом пути не встретить женщину, глубочайшее желание души которой совпадет с глубочайшим желанием вашей души? Не все же будет то ужасное разобщение, которое вы называете насилием.