Пернатый змей - [106]

— Верно! Верно, сын мой! Но мы можем просветить их. И дикие кролики в руке Божией.

— Нет, отче, это неосуществимо. И без религии, которая свяжет их со вселенной, они все погибнут. Только религия спасет их, не социализм, не образование, ни что-либо другое.

— Твои речи разумны, — сказал епископ.

— Дикие кролики могут быть в руке Божией, отче. Но они во власти людей. То же самое с Мексикой. Народ все больше погружается в апатию, и Церковь не может ему помочь, потому что не обладает ключом к мексиканской душе.

— Разве мексиканская душа глуха к Слову Божию? — возразил епископ.

— Ваши духовные чада, может, слышат ваше слово, отче. Но если вы станете говорить птицам на озере или среди оленей в горах, услышат ли они вас? Остановятся ли, чтобы внимать вам?

— Кто знает? Говорят, они слушали святого Франциска Ассизского.

— Сейчас, отче, мы должны говорить с мексиканцами на их языке и дать им ключ к их душе. Я дам им его, это будет слово Кецалькоатль. Если я не прав, пусть погибну. Но я прав.

Епископ беспокойно заерзал в кресле. Он не желал выслушивать все это. И не желал отвечать. Во всяком случае, ему нечего было сказать в ответ.

— Ваша Церковь — католическая, отче?

— Разумеется! — сказал епископ.

— И католическая Церковь значит Церковь всех, вселенская Церковь?

— Несомненно, сын мой.

— Тогда почему ей не быть действительно католической? Зачем называть ее католической, когда она не просто одна из множества Церквей, но еще и враждует с другими Церквами? Почему бы, отче, католической Церкви не стать действительно вселенской Церковью?

— Она и так вселенская Церковь Христа, сын мой.

— Почему бы ей не быть вселенской Церковью и Магомета; ведь, в конечном счете, Бог един, но народы говорят на разных языках, и каждый нуждается в своем пророке, который бы говорил на его языке. Вселенская Церковь Христа, и Магомета, и Будды, и Кецалькоатля, и всех других — такая Церковь была бы действительно католической, отче.

— Совершенно не понимаю, о чем ты, — сказал епископ, вертя перстень на пальце.

— Это понятно любому, — возразил Рамон. — Католическая Церковь — это Церковь всех религий, дом на земле для всех пророков и Христов, большое дерево, под сенью которого может найти приют каждый, кто признает высшую жизнь души. Не такая ли Церковь католическая, отче?

— Увы, сын мой, я знаю лишь римскую апостолическую Церковь Христа, коей я скромный слуга. Я не понимаю тех умных вещей, о которых ты говоришь мне.

— Я прошу вас о мире, отче. Я не из тех, кто ненавидит Христову Церковь, римско-католическую Церковь. Но, считаю, в Мексике ей нет места. Когда у меня не разрывается душа, я испытываю вечную благодарность к Христу, Сыну Божию. Эта история с чучелами огорчает меня больше, чем вас, не говоря уже о случаях кровопролития.

— Не я новатор, сын мой, и не я спровоцировал кровопролитие.

— Слушайте! Я намерен вынести священные изображения, со всей почтительностью, из церкви в Сайюле и, так же со всей почтительностью, сжечь их на озере. Затем я поставлю в сайюльской церкви статую Кецалькоатля.

Епископ украдкой посмотрел на Рамона. Помолчал несколько мгновений, выжидающе, безнадежно.

— И вы осмелитесь, дон Рамон? — спросил он.

— Да! И никто мне не сможет помешать. Генерал Вьедма на моей стороне.

Епископ покосился на Сиприано.

— Можете не сомневаться, — сказал Сиприано.

— Тем не менее, это противозаконно, — с горечью сказал епископ.

— Чьи действия в Мексике противозаконны? — сказал Рамон. — Если ты слаб, значит, ты поступаешь противозаконно. Но я не буду слабым, ваше преосвященство.

— Твое счастье! — пожал епископ плечами.

Они помолчали.

— Нет! — прервал молчание Рамон. — Я пришел просить вас о мире. Передайте архиепископу то, что я сказал вам. Пусть он скажет кардиналу и Папе, что пришло время вселенской католической Церкви, время католической Церкви всех Сынов Человеческих. Спасителей больше, чем один, и помолимся за то, чтобы их стало еще больше. Но Бог един, и Спасители — Сыны единого Бога. Пусть древо Церкви раскинет ветви над всей землей и пророки под его сенью проповедуют слово Божие.

— И один из этих пророков ты, дон Рамон?

— Безусловно, это так, отче. И я буду говорить о Кецалькоатле в Мексике и воздвигну здесь его Церковь.

— Нет! Ты, я слышал, посягнул на Церкви Христа и Пресвятой Девы.

— Вы знаете мои намерения. Но я не хочу ни ссориться с Римской церковью, ни кровопролития и вражды, отче. Неужели вы не можете понять меня? Неужели не может быть мира между людьми, которые ищут собственных путей к божественной тайне?

— Вновь осквернять алтари? Воздвигать неведомых идолов. Сжигать образы Господа и Богоматери — и просить о мире? — воскликнул бедный епископ, жаждавший единственно, чтобы его оставили в покое.

— Именно так, отче, — сказал Рамон.

— Сын мой, что я могу ответить тебе? Ты хороший человек, которого поразило безумие гордыни. Дон Сиприано — еще один мексиканский генерал. Я же — бедный старый епископ этой епархии, верный слуга Святой Церкви, ничтожное чадо святого Папы Римского. Что я могу сделать? Что я смогу ответить? Отведите меня на кладбище и сразу пристрелите, генерал!