Периодическая система - [67]
Черрато тоже был знаком с этим воинством; он тоже на собственном опыте познал недостатки нашей подготовки, и ему тоже пришлось возмещать недостающее за счет удачи, интуиции, стратегических ходов и бездны терпения. Я рассказал ему, что собираю истории, случившиеся со мной самим и с другими, и хочу составить из них книгу; может быть, мне удастся донести до несведущего читателя резкий горький дух нашего ремесла, которое являет собой лишь частный случай всеобщего ремесла жизни, только требует больше терпения и настойчивости. По-моему, несправедливо, что мир в подробностях осведомлен о том, как живет врач, проститутка, моряк, наемный убийца, графиня, древний римлянин, заговорщик или полинезиец, и никто не знает, как живем мы, преобразователи материи. Я сказал Черрато, что в этой своей книге намеренно обойду молчанием большую химию – торжествующую химию колоссальных установок и головокружительных бюджетов, поскольку это труд коллективный и практически анонимный. Меня будут в первую очередь интересовать истории химиков-одиночек, химия пешая и безоружная, химия в человеческом измерении – как раз такой, за немногими исключениями, была моя собственная химия; но такой была и химия основоположников нашей науки – они ведь трудились не в команде, а поодиночке, окруженные безразличием своей эпохи, по большей части без заработка, и вступали в бой с материей, не имея других помощников, кроме мозга и рук, рассудка и фантазии.
Я спросил Черрато, не хочет ли он поучаствовать в составлении такой книги; если да, то пусть расскажет какую-нибудь историю. Если позволительно дать ему совет, то пусть это будет история, похожая на его и мою, история о том, как пришлось неделю или месяц копошиться в потемках, когда казалось, что эта темнота будет длиться вечно, и хотелось бросить все к черту и сменить профессию, а потом в темноте забрезжил свет, при движении ощупью в ту сторону темнота расступалась, и наконец порядок пришел на смену хаосу. Черрато совершенно серьезно отвечал, что с ним действительно несколько раз бывало именно так и он постарается мне помочь, но вообще-то обычно все так и оставалось во тьме, никакой свет не брезжил, приходилось только раз за разом стукаться головой о потолок, который оказывался все ниже и ниже, и в конце концов выбираться из пещеры на четвереньках и задом, несколько постарев с тех пор, как туда забирался. Пока он рылся в своей памяти, устремив взор на изукрашенный претенциозными фресками потолок ресторана, я оглядел его самого. Черрато старился хорошо; он не деформировался, а, наоборот, словно рос и креп. Черты его так и остались скованными; ни лукавство, ни усмешка не оживляли их своим присутствием, но теперь это уже не оскорбляло взор – когда человеку пятьдесят, а не двадцать, это как-то легче принять. Он рассказал мне историю о серебре.
– Я тебе рассказываю только суть, а фон ты сам изобразишь; как, например, живется итальянцу в Германии – ты ведь там тоже был. Я заведовал участком, где делали пленку для рентгенографии. Ты в этом что-нибудь понимаешь? Впрочем, это не важно; главное, что это пленка с низкой чувствительностью и с ней не бывает никаких неприятностей (между неприятностями и чувствительностью зависимость прямо пропорциональная), так что участок у меня был довольно спокойный. Только надо иметь в виду, что если плохо сработает любительская фотопленка, то в девяти случаях из десяти потребитель решит, что сам виноват; если же нет, то он в самом худшем случае обругает тебя в письме, которое все равно не дойдет из-за неточно указанного адреса. Зато если плохо выйдет рентгеновский снимок, особенно снимок желудка с барием или, скажем, нисходящая урография, а потом плохо выйдет другой снимок, и та же история с целым пакетом пленки, то тут дело на этом не остановится – неприятности будут расти как снежный ком, и, в конце концов, на тебя обрушится лавина. Все это мой предшественник изложил мне в свойственной немцам дидактической манере, стараясь оправдать в моих глазах фантастический ритуал чистоты, который следовало соблюдать от первой до последней стадии производства. Не знаю, насколько тебе это интересно, но уже то, что…
Тут я его прервал. Мелочные предосторожности, маниакальная страсть к чистоте, степень очистки до восьми нулей всегда заставляют меня страдать. Ладно еще, когда такие меры необходимы, но ведь гораздо чаще мания берет верх над здравым смыслом, и на каждые пять обоснованных предписаний или запретов найдется десять бессмысленных и бесполезных, которые никто не решается отменить только по лености мышления, из-за боязни сглазить или из болезненного страха нарваться на осложнения; а то и вообще дело обстоит, как в армии, где устав служит прикрытием для палочной дисциплины.
