Период распада - [79]

— А теперь скажи мне ту новость, которую ты принес сюда.

— Амер, самолет приближается сюда! Он вошел в… где снижаются.

Доктор повернулся к Фаруку, который, как всегда, был занят своей рацией.

— Аллах с нами! Передай всем — пусть начинают.

И уже не так скрываясь — но все же ползком, направился на второй этаж.

Тарик лежал на том же месте, неподвижный и смертоносный, как змея, он мог так лежать часами и даже днями, пока не появится цель, он был истинным снайпером, ищущим победы в терпеливости, выносливости и неподвижности, способности часами находиться без движения в ожидании цели. Он лежал подобно мертвому, но Факих знал, насколько обманчиво это впечатление. Стоит только ему заподозрить, что за спиной чужой, — и он распрямится, подобно стальной пружине, в прыжке перевернется на спину, выхватывая пистолет. Факих видел это в лагере — и был поражен, он никак не мог поверить в то, что человек может подпрыгнуть из лежачего положения.

— Аллах с нами, Тарик, — сказал Факих, не подходя, впрочем, близко, чтобы не демаскировать снайпера, — ты все еще видишь этих жидов?

— Да, амер, они все еще там.

— Как только услышишь ракеты — можешь стрелять. Дай нам сделать свое дело. Потом уходи, уходи один.

— Я все понял, амер.

Тарик, опытный снайпер, которому довелось учиться своему делу сначала у русских, а потом у британцев, и без этого предпочел бы уйти один. Как и любой опытный снайпер, он был одиночкой, он привык действовать один и отвечать только сам за себя. Он прекрасно понимал, что после того, что они сделают — израильтяне вышлют к месту пуска ракет боевые вертолеты и, возможно, высадят десант, а бронемашина была уже рядом, и она одна могла наделать бед. Одному, да еще в маскировочном костюме Гилли уйти будет куда проще, чем целой группой. В крайнем случае — он знал место, где можно будет залечь и переждать пару дней, пока все стихнет. Ну а если Аллах милостиво соизволит забрать его к себе — что ж, в таком случае он примет шахаду, и рай будет ему воздаянием за все свершенное на земле на пути джихада.

Но прежде чем рассуждать о джихаде и о шахаде — нужно сделать дело…

Израильяне задержались здесь столь долго, что это уже начинало казаться подозрительным. Какого-то черта они открыли себе по банке пива и теперь трепались, все трое — причем один трепался перед открытой дверью броневика, поставив на порог ногу, как будто он собрался сесть в машину, занес уже ногу, да передумал. Все это смахивало на подставу… конечно, израильтяне вряд ли решат рискнуть сразу тремя новобранцами, сознательно подставляя их под пули… но всякое может быть, и если они знают, что сегодня должно случиться… ради этого они могут и рискнуть… Ему не жаль было этих пацанов, потому что он сам и убивал, и не раз рисковал своей жизнью и как-то за всю свою жизнь не приобрел такого чувства, как жалость. Не было такого чувства, как жалость, ни у кого из племени Аль-Хути, откуда он происходил родом, погибший несколько лет назад вождь племени, шейх Абдулмалик аль-Хути[72] приходился ему двоюродным братом. Собственно говоря, из-за этого он и встал на джихад, он служил в армии и пользовался не родовой фамилией Аль-Хути, а другой, вымышленной, что было само по себе унизительно. Он не хотел воевать, он честно служил своей стране… пока на нее не напали, а предатель йеменского народа Салех, вместо того чтобы призвать племена выступить на защиту родной земли, подло ударил им в спину. О Аллах, было ли где-нибудь такое, чтобы, когда армия одного государства нападает на другое, вождь этого государства приказывает своей армии стрелять в спины тех, кто защищает свою землю и свои горы? А ведь так и произошло на его многострадальной родине в конце девятого года нового столетия — когда саудиты, эти проклятые вероотступники и мунафики, вооружаемые неверными, перешли границу и начали войну против племен — президент объединенного Йемена Али Абдалла Салех отдал приказ собственной армии ударить в спину племенам! Позора такого не ведала еще земля, на которой вел священную войну сам пророк Мухаммед (с.а.с.), и одному Аллаху ведомо, сколько офицеров в те дни погибло от пуль в спину, пущенных их же солдатами, и сколько солдат перешли на сторону племен, чтобы помочь бороться с врагом. В их числе был и Тарик Аль-Хути, боец йеменского спецназа. Уходя, он не только забрал оружие, но и убил двух неверных-инструкторов.

И тогда муртад и мунафик Салех, видя, что удача на стороне тех, кто идет по пути Джихада, а его собственная армия вот-вот поднимет его на штыки — сделал еще более худшее преступление, хотя казалось, что худшего уже быть не может. Он пригласил на йеменскую землю команду американских диверсантов и убийц, на руках которых уже было немало крови правоверных, пролитой в Ираке и Афганистане. Он продался им, и пригласил, и сказал — убейте ради меня, и Йемен будет ваш.

Тогда-то и погиб его двоюродный брат, вождь племени Хути, став шахидом на пути Аллаха, а вместе с ним стали шахидами еще пятьдесят братьев, убитых дьявольским оружием неверных — ракетами с беспилотников, что как коршуны и по сей день кружат над горами, высматривая себе добычу и поражая ее с неба ракетами. Все укрепления, что его племя годами и десятилетиями возводило в горах, в одну минуту стали бесполезными, ибо смерть теперь приходила не по земле — она поражала с неба. Но сколь бы ни были сильны неверные, сколь бы ни было точно их оружие — на место шахидов вставали новые мученики, и война продолжалась.