Перикл - [30]

   — Видно, пришла пора проститься, — сказал Сократ, сбросив с плеч тёплое покрывало, в которое его заботливо укутала Аспасия. — Теперь ты говоришь как обыкновенная гетера, как эта, — он указал рукой на стену комнаты. На стене была изображена обнажённая наяда в объятиях страстного сатира.

— Но до рассвета ещё далеко и твои утомлённые друзья ещё крепко спят в комнатах девушек Феодоты. Может быть, я попрошу денег у Феодоты, — остановила Аспасия Сократа, уже направившегося к двери. — Или вот: в Милете у меня остался большой дом, и если кто-нибудь из афинян или приезжих милетцев купит его у меня, то вот я и разбогатею, куплю дом в Афинах.

   — Ты не сможешь купить дом в Афинах, потому что ты чужестранка. Ты можешь лишь снять дом.

   — Хорошо, я сниму дом — разница небольшая. И стану приглашать в гости ваших знаменитостей — для пиров, для бесед, для того, чтобы они рисовали и лепили меня. Приглашу Фидия, Анаксагора, Софокла, Эврипида, Протагора, Геродота, Калликрата, тебя... Что скажешь, Сократ?

   — Ты всех запомнила, о ком я говорил, — похвалил Аспасию Сократ. — У тебя в Милете на самом деле есть дом?

   — На самом деле. Отцовский дом. По праву он принадлежал моим братьям, но их нет в живых. Большой дом с большим садом.

   — Пока ты не продашь дом, ты сможешь взять деньги под его залог. Обратись к милетскому проксену. Я, кажется, знаю его — это Каламид, у которого тысячный табун лошадей на Саламине, а здесь — кузнечные мастерские в Пирее. Я покажу тебе его дом.

   — Ты пойдёшь со мной? — обрадовалась Аспасия.

   — Пойду. — Сократа это тоже обрадовало: появиться на улицах Афин с такой красавицей, как Аспасия, дорогого стоило. Не важно, что она всего лишь гетера — кто об этом знает, да и нельзя считать её гетерой: она пока никому не продавалась в Афинах, никто не посмеет её так назвать. Но даже появиться рядом с такой красивой гетерой — большая честь для бедного и некрасивого молодого человека. О нём наверняка скажут: он и беден и некрасив, но, вероятно, обладает какими-то другими достоинствами, раз держит при себе такую юную красавицу. — Конечно, пойду! — сказал Сократ, возвращаясь на прежнее место.

   — И ты покажешь мне город, правда? — попросила Аспасия. — Все ваши достопримечательности.

   — Конечно! Вот! — хлопнул в ладоши Сократ. — Тебе очень повезло! Скоро большие Панафинеи! Ты увидишь самое великолепное шествие афинян в честь своей покровительницы.

   — И проксен Каламид мне поможет? — вернулась к прежнему разговору Аспасия.

   — Конечно. Он обязан помогать всем гражданам Милета, он представляет в Афинах их интересы, и за это милетцы платят ему деньги.

   — А я и не знала.

   — Ты многого ещё не знаешь. Впрочем, многознание — суета. Нужно знать главное — где хранятся все знания. И брать их оттуда по мере надобности.

   — И где же они хранятся, эти знания, молодой мудрец?

   — В душе, Аспасия, в душе! Всё в нашей душе, она всё знает, ибо существует вечно, общалась с богами и всеми мирами. Надо лишь уметь разговаривать со своей душой.

   — Ты умеешь?

   — Учусь, — ответил Сократ.

   — Как интересно! Давай учиться вместе, — предложила Аспасия.

   — Давай, — согласился Сократ.

Только он сказал это, как за дверью послышались голоса, топот, потом заиграла музыка — флейта и бубен.

   — Что это? — спросила Аспасия.

   — Разве ты не знаешь? Это мои друзья и девушки Феодоты решили устроить пляску, которая тут называется «ожерелье».

   — Пойдём посмотрим?

   — Посмотрим? — засмеялся Сократ. — И девушки, и мои друзья танцуют голыми. А мы одеты. Или разденемся? Когда я раздет, я кажусь ещё уродливее. Мне постоянно приходится перетаскивать и переворачивать огромные каменные глыбы, напрягать живот, отчего он у меня, как ты видишь, — Сократ похлопал себя по животу, — заметно выпирает, и плечи у меня оттянуты вниз, покатые, а ноги не так стройны, как у тебя.

   — Я хочу танцевать! — решительно заявила Аспасия. — Пусть все меня наконец увидят, и девушки, и твои друзья, пусть расскажут другим, какая я.

   — О такой красоте рассказать нельзя, её можно лишь увидеть. Я жажду увидеть.

В дверь громко постучали.

   — Мы знаем, что вы здесь, — узнал Сократ голос Критона. — Выходите плясать!

Аспасия быстро сбросила с себя все одежды, оставив украшения — диадему, сверкающую разноцветными камнями, ожерелье из золота и слоновой кости, браслеты и золотые шнурки на лодыжках — и открыла дверь. Её тут же схватили за руки и увлекли в просторный коридор, оглашая «дом радости» смехом и восторженными возгласами.

   — А ты? — заглянул в комнату разгорячённый вином и танцем Критон. — Ты почему стоишь? Раздевайся! — потребовал он, стаскивая с Сократа гиматий.

Сократ не стал противиться, хотя сказал:

   — Хорошо, что ещё не рассвело, а светильников в коридоре мало. Иначе все разбежались бы, увидев меня обнажённым.

«Ожерелье» танцуют все вместе, выстроившись в цепочку и взявшись за руки. Тот, кто во главе цепочки, показывает плясовые движения, а все остальные за ним по очереди повторяют. Фигура танца скользит по цепочке как волна — под музыку, со смехом, выкриками, с притопыванием, даже с пением. Надо ещё при этом знать, что юноши и девушки, находясь в цепочке вперемешку, выполняют разные движения: юноши — резкие, сложные, девушки — плавные, изящные. Для юношей пример в голове «ожерелья» показывал Критон, для девушек — поставили Аспасию. Сократ же оказался в самом конце «ожерелья», в хвосте. Но Аспасию он видел — там, где находилась она, было больше света стоял высокий многофитильный лампион.