Перикл - [12]

«Черепаху» начали уже подвигать на катках к крепостной стене, по вечерам у костров в ожидании близкого штурма исполнялись военные песни, которые укрепляют боевой дух юношей и зрелых мужей и услаждают стариков. Чаще других звучала в эти вечера старинная песня, которую греческие воины пели ещё во времена Гомера:

Доблестному мужу хорошо умереть,

Пасть в первых рядах,

Сражаясь за отчизну.

Всего тягостнее покинуть свой город,

Свои тучные поля и нищенствовать,

Блуждая с милой матерью,

Престарелым отцом,

Малыми детьми

И законной женой.

К кому бы ни пришёл такой человек,

Все к нему относятся враждебно,

Теснит его нужда и жестокая бедность.

Он бесчестит свой род,

Унижает свою блестящую красоту,

Всякое бесславие и мерзость

За ним идут следом.

Итак, если на побеждённого

Не обращают никакого внимания,

Если нет к нему ни почёта,

Ни уважения, ни сострадания.

То будем храбро

Сражаться за отчизну

И умрём за детей,

Не щадя своей жизни.

Юноши, твёрдо сражайтесь

Подле друг друга,

Не предаваясь ни постыдному чувству,

Ни страху.

Пусть сердце в вашей груди

Будет великим и мужественным,

Не щадите жизни, сражаясь с врагом.

Не бегите, покидая стариков.

Колени которых уже не обладают быстротой.

Ведь постыдно видеть,

Если в числе павших

В первых рядах лежит впереди молодых

Муж более зрелый годами,

С белой уже головой и седой бородой,

Испуская в пыли сильную душу

И прикрывая руками

Своё окровавленное тело.

Юношам всё же идёт,

Когда они обладают прекрасным цветом

Любезной юности.

Юноше при жизни удивляются мужчины.

Его любят женщины.

Он прекрасен,

Пав мёртвым в первых рядах...

Пусть каждый после сильного натиска

Остаётся на месте,

Упёршись в землю обеими ногами,

Прикусив губы, и закрыв бёдра и голени,

Грудь и плечи

Широким щитом...

Пусть он сражается с мужем,

Поставив ногу подле его ноги,

Прислонив щит к щиту,

Шлем к шлему,

Приблизив грудь к груди

И взяв или меча рукоять,

Или длинное копьё...

Эту песню сложил спартанец Тиртей, как и много других боевых песен, которые распевают теперь все греки, готовясь к сражениям. Распевают их и афиняне, хотя спартанцы уже не раз становились их врагами. Впрочем, уже давно никто не помнит, что это спартанские песни — ведь были времена, даже не столь далёкие, когда афиняне и спартанцы сражались вместе против общего врага — персов и одержали много блестящих побед. Но дух соперничества сильнее братства, и спартанские мечи хранят глубокие зазубрины, полученные от афинских мечей. Может быть, потому, что дух соперничества древнее братства. Этот дух напомнил о себе с новой силой после изгнания из Афин Кимона, которого в Спарте уважали и боялись. Огонь затаённой вражды между Спартой и Афинами тлел всегда, а Фивы год назад неожиданно раздули его. Среди всех городов Беотии, что лежит севернее Аттики, только Фивы после поражения персов сохранили олигархическое правление, власть могущественных и знатных родов, враждебную демократии. Естественно, что в Фивы отовсюду потянулись олигархи, свергнутые в демократических полисах Беотии, союзных Афинам и входящих в Делосский союз вместе с двумя сотнями других эллинских полисов. Совращённые беглыми аристократами, Фивы не только восстали против Афин и разорвали союз с ними, но и захватили соседние беотийские города Херонею и Орхомен. Тайную поддержку Фивам оказала Спарта. Перикл это знал, но не предпринимал никаких решительных действий против мятежников, полагая, что затевать войну против них преждевременно, что можно добиться изменения отношений с Фивами и захваченными ими городами мирным путём. Эту мысль он пытался внушить Народному собранию, но Народное собрание прислушалось не к его мнению, что случалось крайне редко, а к мнению стратега Толмида, молодого, горячего, жаждущего прославиться в боях.

— В случае нашего поражения Фивы открыто присоединятся к Спарте, к Пелопоннесскому союзу, и занесут меч над нашей головой, — предупредил афинян огорчённый позицией Народного собрания Перикл, а Толмиду сказал: — Ты не хочешь послушаться Перикла, Толмид? Пусть так. Но ты, по крайней мере, не ошибёшься, если доверишься и поддержишь самого умного советника — время.

Вскоре афиняне вспомнили эти слова Перикла, раскаиваясь в своём опрометчивом решении: армия Толмида, едва вступив в Беотию, была разгромлена при Коронее, а сам Толмид погиб. Тогда же едва не умер и Сократ, оказавшийся под Херонеею вместе с армией Толмида. И когда б не его природная выносливость, несдобровать бы ему: он босой и полураздетый отчаянно сражался с беотийцами на заснеженном и продуваемом леденящим ветром поле — беотийцы напали на их лагерь ночью, врасплох. Только вцепившись окоченевшими от холода руками в сбрую мчавшегося по полю коня, на котором не было всадника, Сократ вырвался из окружения и остался жив. Тогда он сказал себе, что высечет из камня коня, спасающего воина. Поражение Толмида лишь воодушевило олигархов, которые начали захватывать власть и в других беотийских городах, заключая союз с мятежными Фивами.

Только полгода Сократу удалось побыть дома, потому что ровно через полгода восстала Эвбея, которая была для Афин важнее самой Аттики — Эвбея превосходила Аттику не только своей территорией, но главным образом богатством — там был скот, хлеб, рыба, лес, металлы, чем засушливая и гористая Аттика похвастаться не могла.