Перезагрузка или Back in the Ussr. Книга 1. - [24]

А ведь, получается, и мне никто не мешает сходить, к примеру, на матчи первой лиги, в которой сейчас играет 'Дизелист'. Другое дело, что сезон уже закончился, о чем я узнал из местной газеты, опубликовавшей результаты матчей последнего тура и итоговую таблицу. Оказалось, что 'Дизелист' в этом сезоне оформил возвращение из второй лиги в первую. Но кто мне мешает осенью попасть на открытие нового сезона? Что-то мне подсказывало, что к тому времени я вряд ли вернусь домой.

А с другой стороны, Мясников так же отвечал за идеологическую работу. Хреново, получается, отвечал, коль молодое поколение так легко предало идеалы коммунизма, резво попрятав по дальним углам партийные и комсомольские билеты, или вообще устраивая публичные аутодафе своим партийно-комсомольским корочкам. А затем вчерашние коммунисты и комсомольцы переквалифицировались в бизнесменов или вовсе в бандитов, причем получилось это столь органично, будто они всю жизнь ждали этого момента, до того здорово маскируя свою истинную сущность…

— Уррааа!!!

Я непроизвольно вздрогнул, возвращаясь в реальность. Колонны трудящихся бурно приветствовали собравшихся на трибуне. Хи, в принципе, то же самое, что и в мое время, только лозунги другие. Улыбнуло, что, покинув площадь Ленина и забросив в грузовики транспаранты, трудящиеся разбредались группками, утекали во дворы и там соображали на троих. Причем в компании употребляющих мною были замечены и представительницы прекрасного пола. Но до скотского состояния никто не напивался, взбодрившись, люди шли дальше по своим делам.

Рядом с площадью во дворе дома, на первом этаже которого находился магазин 'Жемчуг', мне попалась одна из таких компаний работяг. Один из этой группы, завидев меня, махнул рукой, мол, присоединяйся. Я не стал отказываться, чай, в те годы паленую водку не продавали, не отравлюсь, а соточку можно и тяпнуть. Закусывали, отщипывая по кусочку от буханки черного хлеба, разнообразив нехитрый рацион парой брикетиков плавленого сыра. Между делом разговорились.

Троица, принявшая меня в свои ряды, трудилась на заводе 'ЭРА', собирая авиатренажеры. Я представлялся писателем, чем сразу вызвал уважение в глазах работяг.

— А чего пишешь? — поинтересовался один из них, немолодой уже пензяк с проседью в волосах и выглядывающей из-под легкого пальто орденской планкой. — Не про войну случайно?

— Один роман как раз про войну, только не Великую Отечественную, а русско-японскую. А вторая книга… Про офицера милиции на пенсии. Там больше про моральные терзания, поисках самого себя и ответов на извечные вопросы.

— Гляди-ка, прям как наш Михалыч, — хихикнул заводчанин помоложе. — Это главный инженер, он у нас тоже все на собраниях все про трудовую совесть, честь коллектива рассказывает…

— Ну это не совсем то, Леха, — охладил его орденоносец. — Тут… понимаешь, тут другое, как бы тебе объяснить. Вот, по-твоему, в чем смысл жизни?

— Ха, ну эт понятно, работать и детей рожать.

— А ты как думаешь, — обратился он к третьему, все больше молчавшему собутыльнику.

— А че я думаю, Ляксеич… По мне, так человек живет один раз, и нужно себе ни в чем не отказывать. Хрен его знает, есть тот свет или нет, поэтому живи на полную: ешь, пей, имей женщин.

— Дурак ты, Семен, — махнул рукой Лексеич. — Кому как, а по мне нужно жить так, чтобы свой последний вздох встретить с легким сердцем. Был у нас на фронте в полку Петька Клюев, балагур знатный, на каждом привале на гармошке наяривал. В деревне под Саратовом семья у него осталась. Ему-то было лет тридцать, а троих детей успел нарожать.

Так вот как-то прислали нам в пополнение новобранцев, только-только от мамкиной сиськи, считай, оторвали. А на следующий день приказ штурмовать высотку, которую гитлеровцы удерживали. Капитан Нефедов поднимает нашу роту в атаку, мы рты раззявили, орем 'Ура' со страху, а сами бежим вперед. По нам гансы лупят из пулеметов, краем глаза замечаю — то один слева упадет, то второй справа… И тут вижу, что из немецкого окопа ручная граната летит, на длинной рукоятке, где запал по 8 секунд горит. Граната шлепается аккурат под ноги новобранцу. Тот, понятное дело, растерялся, а если бы был поопытнее, успел бы схватить ее и кинуть обратно. Я тоже не успевал метнуться, и вдруг откуда ни возьмись — Петька. Падает на гранату, закрывая ее собой, тут она и бабахает. Тело гармониста нашего подскочило, снизу дым повалил.

Я на карачках к нему, переворачиваю, а там вместо живота — мешанина из кишков. Петька еще дышит, но видно, что отходит, недолго ему осталось. И перевязывать смысла нет. Глядит на меня, а сам улыбается. Шепчет: 'Ваня, помираю я, а радуюсь, что жизнь пацану спас. У него все впереди, а я что… Я пожил, дай теперь и другим жизнью насладиться'. Сказал — и отошел. А меня такая злость взяла, но злость на немцев. Я затрещину новобранцу отвесил, ору, мол, держись за мной. А сам в окоп прыгаю, там уже врукопашную схватились. Ну и я саперной лопаткой давай махать… Высотку, короче, мы взяли. А те слова Петькины я запомнил на всю жизнь. Просто сказал, без витиеватостей, а проняло до самого сердца… Ладно, Леха, давай по последней — и расходимся, а то что-то прохладно становится.