Перейти грань - [2]

— Я на берегу, — сообщил он ей. — Вот так.

— Что они будут делать с этим? — спросила она.

— Не знаю. Придется как-то выкручиваться.

— Базз и Тедди будут огорчены, — заметила Энн. Ей было известно, что в Аннаполисе он собирался навестить двух своих однокашников.

— Я все равно заскочу туда. Мне необходимо увидеться с ребятами.

— Знаешь, что? — спросила она, когда он уже собирался положить трубку. По ее беззаботно-веселому, чуть фальшивому голосу он догадался, что она прикладывалась к бутылке. — Вчера курс упал на семьдесят пунктов.

— Везде все валится, — заметил Браун, решив пока не беспокоиться на этот счет.

В ту ночь, засыпая в мотеле, мимо которого с шумом проносились воскресные потоки транспорта, он все еще ощущал нарушенный ход нового судна. Так же, как нос его парусника в волны, он зарывался в какие-то сны, которые потом так и не смог вспомнить. Утром он взял такси до авиастанции ВМС в Лейкхурсте, откуда с оказией долетел до Патаксента.

Базз Уорд встретил его у ангара.

— Веселенькая у тебя жизнь.

— Я не ходил под парусом целую вечность, — признался Браун. — Это, наверное, погода действует на меня.

Погода и в самом деле стояла необычная. На кустах кизила в зимнем лесу набухали почки. Пока они ехали, Браун рассказал Уорду о паруснике.

— Все стало разваливаться на ходу, — заключил он.

— Да. — Баз сочувственно вздохнул. — Я понимаю тебя, дружище.

Уорды жили в старом особняке на окраине Северна. Мэри Уорд, занимавшаяся благотворительной деятельностью в местном приходе, уехала в Виргинию на сбор активистов движения.

Всю вторую половину дня Базз Уорд и Оуэн Браун прохаживались по училищу. Базз преподавал здесь английский и имел звание коммандера. С верхней палубы учебного корабля они смотрели, как группы гардемаринов отрабатывают упражнения на макетах различных боевых кораблей, сооруженных на реке. Брауну показалось, что третьим членом в каждой группе была женщина.

— Детки «синих воротничков». — Базз махнул рукой. — Парни такие, что, как говорится, пороха не выдумают. Девицы же наоборот.

— И на что это похоже?

— На еще одну разновидность пытки, — усмехнулся Уорд. — Они или идут вперед, или умирают.

— Как всегда.

— Мы пытаемся таким образом встряхнуть их. Кроме того, у нас лучшие в стране чернокожие.

Два из морских трофеев, выставленных в музее училища, были завоеваны Брауном в бытность гардемарином, и Базз не преминул провести его мимо них.

— Sic transit gloria mundi,[1] — бросил Браун, похлопав по стеклу стенда.

— Аминь, — подхватил Базз.

Ненастоящая весна и прогулка по коридорам училища наполнили сердце Брауна смутными надеждами. Они с Уордом молча прошагали мимо церкви, из-под сводов которой оба вышли в один яркий июньский день женатыми. Это было в 1968 году, и флот участвовал в войне. Они и сейчас жили с теми женщинами, с которыми обвенчались тогда.

В конце дня Браун на машине Уордов съездил в представительство фирмы «Алтан Марин» в Уолдорфе и с облегчением обнаружил, что оно закрыто. Когда он вернулся в Аннаполис, Уорд уже потчевал бурбоном их бывшего однокашника Федорова, который приехал в город на конференцию славистов, проходившую в колледже Сент-Джон, через дорогу от училища.

Единственный сын раскулаченного крестьянина Федоров был русским из западного Массачусетса. Два года назад он до срока ушел в отставку и стал преподавать в небольшом католическом колледже в Пенсильвании. Высокого роста, с покатыми плечами, он чем-то напоминал священника в своем темном, плохо скроенном костюме. Сейчас он казался изрядно подвыпившим.

— Брат Браун! — воскликнул он. Лицо его пылало. Оуэн взял банку пива из холодильника и прикоснулся ею к стакану Федорова.

— Будьте здоровы! — провозгласил Федоров. Браун приподнял банку, приветствуя его.

— Привет, Тедди.

Федоров всегда выделялся среди них своей невоенной внешностью, а теперь, когда годы брали свое, он и вовсе расплылся. На его круглом открытом лице блуждало незнакомое выражение то ли лукавства, то ли растерянности. «Последствия пьянства», — подумал Браун.

— Будьте здоровы! — повторил Федоров, который всегда употреблял русские выражения, когда пил.

— Старина Тедди нагрузился. — Базз Уорд озабоченно взглянул на Брауна.

Уорд родился в семье военного в Кентукки и был летчиком-истребителем, пока не сделал следующего шага в своей карьере.

Ресторан, куда они отправились поужинать, находился в отреставрированном здании колониальной эпохи, рядом с местным Капитолием. Столик для них был накрыт в нише у витринного окна, выходившего на Камберланд-стрит.

Горели свечи, в воздухе носились ароматы специй, слух услаждала музыка Вивальди. Вино привело Федорова в состояние нездорового возбуждения, и он поглядывал на своих друзей поверх очков с каким-то хитроватым прищуром. Большую часть своей сознательной жизни он провел, сидя в кабинете и изучая советский военно-морской флот.

— Двадцать лет, — проговорил он, — в следующем июне. Вы можете поверить?

— Запросто. — Уорд рассмеялся, довольный своим ответом.

— Я не могу, — произнес Браун. Друзья молча посмотрели на него.

— Да, не могу. Извините, но это невозможно.

— Тем не менее это так, — сказал Уорд.