Переводы из Рахели - [4]

в минуты любви и участья,

в годины дубья и колья.

И в детстве, родном и далеком,

и в смерти, совсем налегке,

прижму свою бледную щеку

к твоей загорелой щеке.

5687

Язычок замка, шепоток дверей ...

Язычок замка, шепоток дверей,

стук шагов твоих - в никуда.

Закричать: вернись! Побежать: скорей! -

Не бывать тому никогда.

Горечь гордых душ, нестерпима ты,

боль несносна чистых сердец...

Одинок мой путь в городах пустых,

как в толпе забытый слепец.

5687

Хитросплетения

Горе мне! Увы... Растут соблазны,

тянут руки в ювелирный ряд,

к тем словам, что светятся алмазно

и огнем рубиновым горят.

Этих слов обличие прекрасно,

величав их царственный удел...

Только блеском притупился глаз мой

звоном злата слух отяжелел.

Как теперь увижу луч рассвета?

Различу ли зов неслышный твой?

Как теперь... Да полно, я ли это -

верная словам, простым, как вой?

5687

Овечка бедняка

Овечка бедняка - так чувствую тебя я,

овечка, в чьей шерсти

я грею сердце, полное скорбями,

как боль в горсти.

А кроме - ничего. И страх меня корежит:

ведь гол и слаб бедняк -

капризом богача тебя отнимут тоже

и стану мерзнуть так.

5688

Заперт сад

Кто же ты? Руке моей навстречу

почему не тянет руку брат?

Почему, смущенный и увечный,

убегает твой короткий взгляд?

Заперт сад. Ни тропки, ни зарницы.

Заперт сад... впусти...

До крови мне в камень колотиться

иль уйти?

Адар, 5687

http://www.youtube.com/watch?v=8mbykdTsfzo

Музыка - Шуки, исполняют Шуки и Дорит

Лишь о себе рассказать я умела...

Лишь о себе рассказать я умела...

Узок и мал муравьиный мирок:

Все напрягала тщедушное тело,

Силилась выполнить тяжкий урок.

В гору крутую ползла неустанно,

Кровью платила за каждую пядь,

Чтобы небрежным щелчком великана

Быть ради шутки отброшенной вспять.

Ах, великан из кошмарной мороки -

Страх муравьиный на веки веков...

Что ж ты зазвал меня, берег далекий?

Что ж ты солгал мне, огонь маяков?

4 Адара, 5690

Вера мне - в сердце...

Вера мне - в сердце, и в душу - мечты,

не устрашусь наготы листопада;

все принимаю, иного не надо,

осень, не справишься ты -

зелены мира крутые бока;

осень проклятая, ты далека!

11 Нисана, 5690

Братство эха

Он поражает, и Его же рука врачует

(Иов, 5-18)

Разила в упор, врачевать - забывала,

сметая меня в колесо, в колею...

Но что же? - Я это сама выбирала:

и боль, и печали, и участь свою.

Я боли хотела - чистейшей, упругой,

рождающей песни, стихи и холсты,

пластающей душу, как лезвие плуга,

меняющей слезы на влагу пустынь.

В полях этой боли желтеет пшеница,

амбары стоят, принимая зерно...

И если, изранив, не лечит десница,

то я не в обиде за то, что дано...

5 Адара, 5690

В моем сердце-саду расцвел ты, -

нет растения там пышней;

в мои жилы и вены вплел ты

вязь своих ветвей и корней.

И теперь с восхода до ночи

тихий сад мой гудит, как горн...

это ты, это ты грохочешь

миллионом своих валторн.

12 Нисана, 5690

Ветер ночи холодный коснулся лица...

Ветер ночи холодный коснулся лица,

Ветер ночи шепнул мне: "Готовься, сестра..."

Что ж, прости мне упреки и тяжесть конца,

И отчаянье взгляда, и горечь пера.

Будь, как прежде, опорой и берегом будь,

Будь лучом, обещающим свет и покой,

В той ночи недалекой, где кончится путь,

Где возьмет меня ветер холодной рукой.

Адар, 5691

Мои мертвые

"Лишь мертвые не умрут"

Я.Ш.К.

Лишь они остались у моей межи...

Не грозят им смерти острые ножи.

На чужой дороге, на излете дня

Тихие, родные, окружат меня.

Сладки их объятья, вечно их житьё -

Что навек утратил - то навек твоё.

Пятая Звезда (израильская поэтесса Рахель)

Наливаются кровью аорты,

И звучит по рядам шепотком:

– Я рождён в девяносто четвертом,

Я рождён в девяносто втором...

И, в кулак зажимая истёртый

Год рожденья с гурьбой и гуртом,

Я шепчу обескровленным ртом:

– Я рождён в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадёжном году, и столетья

Окружают меня огнём.

О. Мандельштам, “Стихи о неизвестном солдате”

Почему столетья окружают... огнем человека, рожденного в 1891 году и сформировавшегося как личность в тысяча девятьсот десятые годы? Разве не было бы логичнее совместить грань столетий с официальной временной отметкой? Нет, Мандельштам знал, о чем говорил: эпохи цивилизаций следуют своему собственному календарю. Девятнадцатый век завершился отнюдь не с боем курантов, отметивших полночь 31 декабря 1899 года. Всей сутью своей, полной надежд на светлую, чистую, справедливую жизнь, на обновление – обновление всех сортов: индивидуальное, народное, технологическое, духовное, общественное, научное, – всей этой своей сутью девятнадцатый век продолжался еще почти полтора десятилетия. Не зря многие датируют его окончание августом 1914 года (а начало – падением Бастилии в июле 1789-го).

Никогда еще за всю историю человечества самые лучшие его мечты не казались столь близкими к осуществлению. Великие открытия так и сыпались золотым дождем. Благодаря фантастическим достижениям науки и технологии резко сократились расстояния – всякие: географические, общественные, духовные, межчеловеческие. Земля вдруг стала маленькой – неудивительно, что писатели и ученые уже всерьез подумывали о когда-то немыслимо далеких звездах. Человеческое могущество казалось беспредельным: “Бог умер!..” – возвещал Ницше. “Человек – это звучит гордо!..” – вторил ему один из многих российских ницшеанцев.