Переводчик Гитлера - [93]

После отъезда Муссолини Гитлер и Риббентроп также отъехали в своих специальных поездах. Затем Риббентроп перечитал коммюнике и заметил, что заключительный параграф гласит: «В обсуждении военных и политических вопросов принимали также участие с немецкой стороны генерал-фельдмаршал Кейтель и рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп». В ярости от того, что его имя поставили после имени Кейтеля (одного из его многочисленных врагов), Риббентроп позвонил моему тезке Шмидту, возглавлявшему пресс-службу, и потребовал поменять порядок. На следующей станции Шмидт кинулся в специальный поезд Гитлера, чтобы сообщить тому о жалобе Риббентропа, при этом Гитлер начал злиться на тщеславие своего министра. Споры Риббентропа с Геббельсом, Кейтелем и другими часто приводили Гитлера в ярость, но он всегда необъяснимым образом уступал, а Риббентроп наглел все больше. И на этот раз Гитлер в конце концов сказал, что он разрешает поставить фамилию Риббентропа первой в этом коммюнике. С большим облегчением Шмидт вернулся в вагон Риббентропа на следующей станции и доложил о своем успехе.

«Что сказал фюрер?»? с беспокойством спросил Риббентроп, и когда Шмидт представил ему смягченную версию недовольства фюрера, вдруг неожиданно заявил: «Я забираю назад мое требование. Пусть останется так, как было».

Так как коммюнике должно было быть в Берлине через час, чтобы его прочитали по радио, дело представлялось срочным, и Шмидт решил воспользоваться телеграфом. Его сообщение достигло Берлина и было передано мне для передачи Муссолини.

Вполне конкретными выглядели разговоры, которые вел Гитлер с Антонеску, который впервые приехал в ставку в Восточной Пруссии в феврале 1942 года. Я уже упоминал, как он всегда начинал с пространных рассуждений о Румынии, которую описывал как «скалу, сдерживавшую славянский натиск на протяжении веков», «колыбелью которой является Трансильвания». При каждом своем визите он весьма откровенно выражал твердое намерение захватить в один прекрасный день всю Трансильванию силой оружия. Гитлер испытывал тайное удовольствие от выпадов Антонеску против венгров и даже заходил довольно далеко, намекая на то, что, может быть, позднее предоставит ему свободу действий в его захватнических планах.

«История никогда не стоит на месте»,? говорил Гитлер, умиротворяя Антонеску, который возмущенно жаловался на «несправедливость Венского арбитражного суда». Чтобы еще точнее выразить свое мнение, Гитлер добавил: «Вы, быть может, сумеете перевернуть еще одну страницу истории». Антонеску понял его достаточно хорошо, так как в последующие годы не раз напоминал Гитлеру о его «обещании» насчет Трансильвании.

При обсуждении других вопросов Антонеску тоже всегда высказывался прямолинейно. В одном случае, когда Гитлер захотел возвести вину за прорыв русских, который привел к окружению армии в Сталинграде, на румын, а также венгров и итальянцев, Антонеску стал категорически ему возражать и дошел до яростной критики немецкого руководства? Гитлера в том числе? пользуясь, как мне показалось, весомыми аргументами бывшего офицера Генерального штаба. В военных вопросах Антонеску нельзя было провести. Насколько я мог судить, он являлся выдающимся стратегом. На эти встречи он всегда прибывал, располагая томами статистических выкладок и схем, в которых учитывались все оперативные подробности, начиная от потерь, четко обозначенных разными цветами по категориям и возрастным группам, до потребностей в боеприпасах и артиллерийских резервах.

Антонеску внимательно и критически следил за ежедневными совещаниями о положении на фронте, обозначенном на большой карте в той комнате, где потом состоится покушение на Гитлера. Эксперты по армии, военно-морскому флоту и военно-воздушным силам по очереди описывали ситуацию, а я переводил их отчеты на французский. Антонеску всегда делал общий обзор, но так как настоящее положение на фронтах ухудшалось, я слышал, что офицеры все чаще называли эти отчеты о ситуации «показными»? то есть считали, что иностранный гость рисовал картину, на которой все представало в лучшем свете, чем было на самом деле. Я не мог понять, видел ли Антонеску, профессиональный военный, эту тактику насквозь. Во всяком случае, он задавал мало вопросов и, казалось, всегда покидал штаб в лучшем расположении духа. Однако несколько дней спустя я слышал по радио из Бухареста, что по возвращении в Румынию он не выказывал никакого удовлетворения по поводу бодрых речей Гитлера, узнав тем временем из своих собственных источников, что в штабе Гитлера положение было представлено ему в слишком благоприятных тонах.

* * *

Даже если коммюнике были обозначены «из штаба фюрера», встречи не всегда происходили в лесной ставке в Восточной Пруссии или в одной из других ставок Гитлера на Востоке.

Ежегодно весной организовывалось нечто вроде «Зальцбургских сезонов», когда общественности сообщали, что встречи происходили «в ставке фюрера», хотя на самом деле они имели место в замке Клессхайм эпохи барокко, который раньше принадлежал епископу Зальцбурга, а до «аншлюса» Макс Рейнхардт