Переводчик Гитлера - [29]

В Рим приехали вечером. Король Виктор Эммануил и Муссолини с главами государства и партии и сопровождающие их лица встретили нас на железнодорожном вокзале, специально построенном для этого случая. В город мы въехали в карете, запряженной четверкой лошадей, и я подумал, когда нас встречал принц Колонна, губернатор Рима, возле древних городских ворот: «Теперь я сам сижу в сказочной карете, которой так восхищался в прошлом году на коронации в Лондоне». Мимо огромных фонтанов с иллюминацией мы двинулись древним триумфальным путем римлян. Муссолини расширил его, чтобы получилась настоящая Виа Триумфалис вдоль подножия Палатинского холма. До самой арки императора Константина бесчисленные огни освещали дорогу так ярко, что было светло как днем. По обе стороны дороги в специальных металлических контейнерах сверкало пламя, ярко освещавшее пилоны, стяги и радостные толпы людей. Гитлер должен был расположиться в «Ройял Паласе». Мы, младшие, к счастью, смогли сойти со сцены и разместиться в «Гранд Отеле», где итальянское гостеприимство простиралось до такой степени, что во всех комнатах поставили замечательные корзины с фруктами и бутылки граппы.

Программа, представлявшая редкое сочетание хорошего вкуса и роскоши, не разочаровала нас. В Неаполе состоялся морской парад, где с крейсера «Юлий Цезарь» я видел, как одновременно сотня подводных лодок[5] погрузилась в воду и через несколько минут с точностью часового механизма дала залп. Я пользовался свободой, чтобы насладиться зрелищем, так как Гитлер, Муссолини, король и наиболее важные персоны находились на крейсере «Кавур».

Торжественное представление «Аиды» в театре Сан-Карло в тот вечер казалось почти скучным и обыденным, а музыка Верди серой и слабой по сравнению с фантастическими сценами, бравурными звуками и красками предыдущих дней.

Лишь один человек был не рад этому вечеру? несчастный начальник протокольной службы фон Бюлов-Шванте. Этот неудачник рекомендовал Гитлеру присутствовать на вечере без головного убора в вечернем костюме, чтобы пройти мимо почетного караула при выходе из театра, тогда как король Италии великолепно выглядел в полной униформе. Гитлер был вне себя, и Бюлов-Шванте лишился работы.

На этой неделе дворцовых приемов, официальных банкетов и других церемониальных мероприятий, следовавших непрерывной чередой, мне пришлось переводить сравнительно мало. Хотя мы привезли с собой двоих специалистов по итальянскому языку, праздничная программа практически не оставляла времени для настоящих дискуссий или переговоров. Я уже заметил это во время визита Муссолини в Германию, и позднее у меня сложилось впечатление, что это было характерно для всех встреч диктаторов. Главной трудностью для меня и всех остальных была постоянная смена униформы. К концу поездки любой из нас мог бы получить работу в каком-нибудь среднего уровня мюзик-холле в качестве артиста жанра быстрого переодевания. Очень изнурительной была также необходимость по десять-двенадцать часов в день сохранять подобающее случаю торжественное, величественное или радостное выражение лица. При прохождении помпезных процессий по густонаселенным итальянским городам мы находились перед глазами внимательной публики, а на приемах элита критически поглядывала на «варваров с севера».

Основной причиной, почему для меня как для переводчика наступила легкая пора, было то, что Муссолини и граф Чиано явно старались избежать любой серьезной политической дискуссии? хотя Гитлер и особенно Риббентроп постоянно стремились к ней. Программа была специально построена таким образом, что не осталось времени для серьезной беседы, но даже во время различных светских встреч, на которых Гитлер и Риббентроп были всегда готовы для дискуссий, Муссолини и Чиано вполне явно давали понять, что сами они не готовы. Это впечатление подтвердилось, оставив позади все сомнения, когда мы передали Чиано договор об итало-германском союзе? несмотря на все красивые речи, мы еще не стали официальными союзниками. Гитлер, несомненно, рассматривал этот договор как жизненно необходимый для своих планов безоговорочно привязать к себе Италию. Несколько дней спустя Чиано передал нам «проект договора с поправками». Этот документ оказался совершенно бессмысленным, а пустота его приравнивалась к полному отказу. В краткой беседе у Риббентропа с Чиано был на этот счет ожесточенный спор? гротескный контраст тому, что представлялось миру на публичных подмостках. Основными чертами характера Риббентропа были настойчивость и упрямство, с помощью которых он и пытался пробить себе дорогу. Впоследствии я часто наблюдал, как долго он придерживается этой линии поведения, без оглядки на тактичность или вежливость, что доводило противоположную сторону до полного изнеможения. Он испробовал эту тактику на Чиано, но безуспешно. «Солидарность, существующая между нашими двумя правительствами,? сказал Чиано с улыбкой, показавшейся мне саркастической,? в течение этих дней была выказана так явно, что формальный договор о союзе является излишним». В то время я сделал из этих слов вывод, что итальянцы, несомненно, переживали потрясение от австрийского аншлюса и в особенности от гитлеровских методов его осуществления и что взоры их все еще были устремлены на Запад. Но внешне, однако, это никак не проявлялось.